Боковой Гитлер
Шрифт:
Могло показаться даже, что снаружи окна залепил и затмил густой неожиданный снегопад, столь, впрочем, нередкий в нашем климатическом поясе. Возможно, оно так и было — снегопад. Да, да, снегопад. Ветер и завывание метели. Вздрагивание беззащитных стекол, вознесенных на огромную высоту над теряющемся во мгле великим необозримым городом. Смятение и обморок природы. Сон и беспамятство людей.
Да, ангелы не могли его защитить. Только сильными крыльями, как неким экраном безопасности, отгораживали все это ужасное от остальной мирной и спокойной Москвы. Это они могли.
Итак, через короткий промежуток времени все было кончено. И закончилось. Наступило всеобщее молчание. Тишина. Только редкая капля или стук чего-то мелкого, случайно потревоженного еще не остывшей от страстной схватки ногой или рукой, нарушал мертвую тишину. Помедлив, монстры стали вроде бы нехотя покидать помещение.
Художник с замиранием сердца следил их тихое и как-будто даже несколько трусливое, вернее, стыдливое поворачивание к нему задом, хвостами. Понуро, изредка оглядываясь, на мгновение снова обращая к нему отвратительные окровавленные морды, толкая друг друга мускулистыми телами, они всхлипывая протискивались в узкую дверь. Почти проламывая доски настила неслись к лестнице и со страшным, ужасающим грохотом скатывались вниз.
И исчезли.
Художник прислушался — ни звука. Никакого соседского удивленного возгласа. Или привычно-раздраженного женского крика вслед скрежещащему скрипу приотворяемой металлической двери на шестом этаже:
— Что опять у вас там? Сколько можно?!
–
Ничего. Только слабый лай какого-то мелкого собачьего существа, однако не злобный, а, скорее, игривый.
— С хозяином играется. — подумал художник.
— Но…, но Вы вроде бы остались живы? — почти заикаясь произнес недоумевающий голос.
— Я? Ну да.
–
— Как же это? — в голосе опять появилось подозрение и даже явное недоброжелательство, вполне, впрочем, понятное. Это вот понятно. Понятно и сейчас, так что не требует никаких дополнительных объяснений.
— Как бы вам это объяснить попонятнее? Дело в том, — несколько замедленно, но с некоторой-таки назидательной интонацией продолжал художник, — во всей полноте и ясности в этом событии был явлен мне, вернее, — поправился он, — нам, так называемый, феномен, в оккультных науках именуемый Боковым Гитлером.
–
Все вопросительно уставились на двух чужих присутствующих здесь господ. Вернее, товарищей. Это сейчас все — господа. А тогда просто, доверительно и приятельски именовали друг друга товарищами. Ну, понятно, не всякий тебе — товарищ. И не всякому ты есть товарищ. Да вот, пожалуйста, изволь, будь добр, называй его товарищем и чрез то как бы исправляй свою эгоистическую, высокомерную и искривленную душу. Ну, если только уж совсем в своем нравственном и социальном падении ты не отторгнут обществом и достоин предстоять лишь суровым лицам следователей и прокуроров, которые сами именуются для тебя подобным способом и тебя холодно именуют гражданином. Хотя, и в поименовании гражданином нет ничего
Двое сидевшие в стороне молчаливыми кивками подтвердили истинность утверждения художника. В их внимании и жесте спокойного подтверждения чувствовался профессионализм в данном роде неординарных занятий. Так, наверное, и было. Да, так было.
— Дело в том, что в наше не только идеологически, но и метафизически мощно отгороженно-экранированное пространство, — теперь уже сам художник обернулся на тех двоих. Они опять утвердительно кивнули, — прямой Гитлер с его демонической мощью может проникнуть только прямым, откровенно силовым способом. Это, собственно, он и попытался в свое время сделать. Но, как известно, потерпел полнейший крах, — все слушали внимательно. Последнее некоторым заседавших было вполне известно по личному опыту фронтовиков. Остальным — просто по опыту натуральных разновозрастных свидетелей тех трагических событий Второй Мировой Войны. — Так что пролезть сюда он может только неким слабым малоэнергетийным, но обладающим зато большей проникающей способностью, вышеназванным феноменом Бокового Гитлера, который, в отличае от прямого и единоразового его явления, существует в нескольких модификациях и на значительном временном протяжении. То-есть, в нашем масштабе времени, почти вечностно. Конкретность же проявления, явления одной из этих модификаций в каждом конкретном пространственно-временном локусе зависит всякий раз от специфических особенностей наличествующего медиатора и уже упомянутых метафизических свойств экранирования данной территории. — Никто не решился уточнить про медиатора. Но и так было ясно. Конечно, для тех, кто в принципе мог осмыслить все изложенное здесь. Двое сидевших в стороне внимательнее прочих прислушивались к поведываемому художником. Память у них была, судя по всему, отлично натренерованная, так что прибегать к помощи какой-либо записывающей апаратуры или карандаша с бумагой не было никакой необходимости. — И в данном случае, — вдохновенно продолжал художник, — драматургия, я даже сказал бы, трагедия свершающихся взаимоотношений разыгрывается, естественно, на уровне, ныне именуемом виртуальным. Фантомном. Понятно? — он серьезно и даже несколько строго оглядел притихших, присмиревших участников заседания. Помолчал и заключил. — Но со всей силой убедительности переживаний фантомными и реальными участниками этого почти мистериального действия. Вот так.
–
Все пораженные молчали.
— Поня-яя-тно. — чуть растягивая гласные произнес начальствующий (понятно ли?!). — Хорошо. Вопросы будут? — вопросов, понятно, не последовало. — Ну ладно, ты тогда…, ты иди. А мы еще задержимся немного. — он глянул на сидящих в стороне. Те безмолвствовали. Уже почти у порога он снова окликнул старого знакомца. — Только знаешь, постарайся, чтобы это… ну как-нибудь понезаметнее, что ли…. Вобщем, понятно. — художник кивнул головой.
Конечно, понятно. Вот это вот никаких особых объяснений не требует.