Боль милосердия

Фриза

Примерно такое же потерянное выражение лица было у Анастасии, но лишь в первые несколько секунд — поняв, что может избежать конкурса, заняв позицию фотографа, она отдалилась.

Мой юрист пополз четвертым, после сосредоточенного на выполнении задачи Руслана, ухмыляющегося свидетеля и восторженного Радиона (Паньков старший отказался участвовать). Аристарх на протяжении пути отпускал едкие шуточки про разноцветные трусы, чем ещё больше смущал женщин и заставлял ползущих сзади участников чаще задирать голову. Когда у меня под ногами оказался Дмитрий, я не выдержала и захохотала, почти

любовно хлопая его по попе, на что тот недовольно пробубнив слова любви, прикусил мне ногу в районе икры и деловито пополз дальше. Последняя женщина отменных габаритов, по совместительству, работница бухгалтерии из Права, грозилась садиться на всех финалистов. Первые трое пролезли без повреждений, жених успел лишь выкрикнуть: "Иисусе!".

— Ну, вот! — выпалил кто-то, — Теперь точно инвалид!

Вывалившись из линии, я начала оглядываться, но людей было слишком много, чтобы понять какому именно мужчине принадлежал этот наглый голос, полный насмешки и надменности. Выходка женщины из бухгалтерии развеселила их всех.

— Ты как?

Мой Дмитрий основательно лежал на спине, закрыв лицо руками. Я облегченно вздохнула, уловив в любимом тоне задорные нотки:

— Кажись, у меня перелом всего тела.

— Едем в больницу? — приподняла бровь.

Проказник отлепил пальцы и кряхтя, начал вставать, попутно оттряхивая брюки. Конкурс волшебным образом отменился, женщины рассосались по углам, а мужчины организовали несколько кучек, пара из которых, судя по лицам, занимали себя тем, что глумились над ситуацией.

— Забей на супостатов, — пригладив голову, мой Дмитрий подал какой-то сигнал парню у музыкального центра и обвил мою талию руками, — Ну, что ты так хмуришься?

— Зачем ты пригласил их, если…

— Это весело, Кира. Врагов надо держать при себе, а этих ещё плющит от зависти, — повернул нас так, чтобы я видела только стол. — Помнишь тот день, когда я очнулся у тебя в колхозе?

— Да? — растерялась.

— Ты предложила мне наведаться в травматологический пункт, но я отказался, хотя ощущения были такие, будто по мне на минимальной скорости проехалась танковая дивизия, — весело улыбнулся. — Ты ушла так быстро, я даже не понял зачем, наверное, сказала, что пошла работать, но я оглох на пару ушей и все воображал, что могу опрокинуть, чтобы начался пожар. Кто говорит только что очнувшемуся слепому, что дом — деревянный?

Кто-то выключил свет и помещение кафе погрузилось в полумрак.

— Мне бы хотелось отчетливо помнить те дни, Кира. То как ты выглядела, пахла, этот твой силуэт, сидящей перед окном на кухне, но я ничего не запомнил кроме голоса, — нагнулся к моему лицу. — Он будто въелся мне в мозг, эта твоя ровная, пассивно-агрессивная речь, иногда мне казалось, что я слушаю "депрессию фм", хотя в беспомощном состоянии это больше походило на тон палача.

— Что ты несёшь…

— Даже своими упреками ты вводишь меня в транс! Это забавно, потому что раньше я не обращал внимания на чужие голоса, да и на свой тоже. Мы бы могли всю жизнь прожить в темной пещере, я был бы только рад.

Над нашими головами загорелся диско-шар, распыляя маленькие зелено-голубые точки. Дмитрий положил свою голову мне на

плечо, заставляя двигаться в ритм медленной песни, пока центр зала снова наполнялся людьми:

— Полюбил ли я тебя тогда, Кира Геннадьевна, или ты срывала мне крышу постепенно? — в шутку задумался. — Я сам пытался это понять, но пришёл к выводу, что любовь, как феномен, возникает спонтанно. Вот скажи, Кира, ты ведь любишь меня?

Одна из обнимавших меня рук играючи прошлась вверх по позвоночнику и сомкнулась на шее. Вопрос застал врасплох. В отличии от меня, Дмитрий говорил слова любви с особой периодичностью, бывало даже несколько раз в день, но ещё никогда не требовал вербального ответа. День свадьбы — особенный, надо полагать.

— Люблю ли я тебя? — переспросила.

— Да.

— Люблю, — решительно кивнула, надеясь, что больше он ничего не спросит.

— Как сильно?

— Довольно сильно.

— Довольно сильно как?.. — отчеканил.

Юрист прервал танец так стремительно, что я бы пожалуй, потеряла равновесие, если бы не его тиски. В этой полутьме никто так и не заметил, что мы стоим на месте, а глаза новоиспеченного мужа горят беспокойством и нетерпением. Прежде чем ответить, я долго рассматривала любимое лицо, в темноте не скрывавшее ничего, о чем бы я уже не знала.

— Как никого другого, — беспомощно пожала плечами.

Юрист на секунду замешкался — его пальцы ещё сильнее сжали мою шею. Даже в скудном свете диско-шара, я увидела, как выступает пот на мужском лбу. Осознав ответ, Дмитрий резко отстранился, увеличивая дистанцию между нами, будто от меня исходила радиация, затем, опомнившись, шагнул обратно и обнял так сильно, что заболели рёбра:

— Хорошая моя! — принялся старательно вылизывать мою шею в знак примирения. — Это так здорово… ведь ты знаешь… тебя… тебя я люблю как… Отелло Дездемону…

Эпилог

— Нэ трогай, это моё!

Коттедж из красного кирпича в солидном районе лишь снаружи казался идеальным, внутри царствовал сущий беспорядок, пожалуй, не свойственный ни одной семье, с которой мне доводилось познакомиться. Первый этаж, весь в книгах, пакетах и коробках, был устелен кусочками надоевших пазлов, на лестнице стояли маленькие машинки, второй этаж утопал в детском крике. Уже не помню, когда начались наши "объединенные" с Анастасией посиделки и как те развивались, мы должны были подготавливать Руслана к школе, которая намечалась на следующий год, но в один прекрасный день не уследили и нашли мальчишку на втором этаже. Прямо как сегодня, сидящего в детской кроватке рядом с маленьким, в отличии от него самого, свертком.

— Нэ трогай, говорю!

Уставший после рабочего дня Паньков озадаченно застыл над люлькой. Года казалось, не имели над ним власти, все та же феноменальная масса из чёрной ткани, тем не менее, совершенно не наводившая ужас на пятилетнего сына.

— Нэ трогай, моё! — решительно повторил Руслан, когда Паньков старший попытался протянуть к нему руки. — Иди домой!

— Руслан, — угрожающе пробасил отец.

Темноволосый, сероглазый мальчишка только удобнее устроился в люльке и накрыл себя одеяльцем с желтыми звездами: