Боль свободы
Шрифт:
А огонь все не разгорается. Остальные сухие ветки, стоило обложить ими маленький огонек, продолжают спокойно греться в его тепле, не желая разгораться. Тяжело смотреть, как маленький свет тихо горит, качаясь от незаметного ветра, все не желает погаснуть, хотя давно уже должен был исчерпать свои запасы.
Каждый миг ожидания сводит с ума. Холод оказывается настолько жестоким и мощным, что от дыхания на лице уже появляются ледяные снежинки, которые, впрочем, тут же тают на еще теплой, живой коже губ. Скрючившись, сжавшись, позабыв даже про ногу, приходится обложить своим телом маленький
Как вдруг, пламя резво перескакивает на согревшееся дерево. Замирает дыхание, когда взгляд улавливает движение огня, когда тот начинает голодно, жадно пожирать согревшиеся деревяшки, а затем вдруг костер разгорается мгновенно, полыхнув, обжигает лицо, и тут же приходится перевалиться на бок, чтобы отодвинуться.
Наконец-то удача. Опалило волосы, обожгло, нога разболелась еще сильнее, едва пришлось немного подвинуться, но теперь рука бесстрашно добавляет в костер еще несколько дров, а после, стоит положить голову, сознание мгновенно проваливается в сон. Вновь испытания настолько истощают ум, что уже не получается заставить себя продержаться еще хоть миг, чтобы не сомкнуть глаза, и все опасности забываются. Лишь бы хватило сил дожить до утра, открыть глаза и найти способ выжить на этой чертовой планете.
Глава 4
Обжигающий нрав
Снова этот булькающий звук. Стоит открыть глаза, как тут же взгляд застывает на маленькой капельке воды, застывшей на краю большого листа. Руки тут же поднимают тело выше, чтобы приблизиться к воде, горло пересыхает, но боли совсем не чувствуется, даже нога не беспокоит. Да и думать ни о чем не хочется. Кажется, будто бы весь мир сосредоточился в этой маленькой капельке, готовой сорваться.
Вдруг, капелька медленно, очень медленно отцепляется от края листа, начинает падать, и язык тут же вываливается из открытого рта, несмотря ни на что собираясь поймать каплю. А та внезапно начинает расти, продолжая очень медленно сваливаться вниз.
Капля летит так медленно, что сердце успевает забиться, и его биение отдается в виски, с жадностью язык, высунувшись, продолжает ждать падения летящей капельки, но время будто застыло, одно только сердце не повинуется течению времени и колотится так быстро, словно желает совершить все удары, которые только может произвести за жизнь, в одно это короткое мгновение.
Капля все летит и летит, медленно спускаясь по воздуху к раскрытому рту. Она набухает, растет, увеличивается, становится все больше, но губы отчаянно стараются раскрыться еще шире, чтобы ее поймать. Наконец, капля уже становится размером с целую голову, а едва касается высунутого языка, как внезапно лопается, будто мыльный шарик, хотя только что была плотной, наполненной спасительной влагой, искажая слепящий свет неутомимого солнца.
Брызги падают на лицо. Жаром ударяет свет горячего светила, и лицо вспыхивает в мгновение, начиная гореть. Неукротимое пламя начинает танцевать на губах и языке, обжигает щеки, нос, глаза и лоб, мгновенно выжигает брови, а следом вспыхивают и волосы.
Крик
Глаза открываются, и кошмар рассеивается мгновенно, но боль остается. Лицо жжет так сильно, будто оно горит. Во рту сухо, губы обсохли так, что кажется, будто их стягивает. Костер полыхает рядом во всю силу, но стоит отвернуть голову, как тут же прохлада остужает перегревшееся лицо.
Не сразу даже удается заметить, что посветлело, что ночь уже прошла. Хочется на миг провалиться обратно в сон, но затем быстро вспоминается прошедший день, исполненный приговор, неудачная посадка и утонувшая капсула. И эта чертова капелька воды, упавшая тогда с листика. Тут же глаза распахиваются, давая сознанию вместе с взглядом прогуляться по окружающей природе, чтобы понять, какое утро встречает пробудившийся ум.
Глаза видят чуть лучше. Боль в ноге медленно закипает, ноет, но не тревожит так сильно, как вчера, и пока что не хочется к ней возвращаться, пока есть хоть миг покоя, когда можно чуть внимательней осмотреться.
За спиной заросли. Над головой свисают кусты. Пламя костра пляшет на деревяшках в опасной близости от живых растений, успев обжечь края нескольких листов, хотя вчера ночью казалось, что этого расстояния должно хватить. К счастью, пламя не успело перепрыгнуть на сырые от живительных соков растения, а только очернило их края, и хотя бы можно не бояться пожара.
Впрочем, пока мысли оставляют костер. Даже задуматься о том, чтобы подвинуть горящие палки, сейчас не приходится, когда взгляду удается достать до самых холмов, вчера размытым пятном липнущих на горизонте. Впереди, за костром, за границей леса, за лужей черного песка, играючи проглотившего целую межпланетную капсулу, лежит равнина, усыпанная красным песком.
Лес, огражденный невысокими зарослями пышных кустарников, в которых смешиваются разноликие, незнакомые растения, огибает лужу черного песка чуть дальше, поворачивается кромкой и растет по направлению к холмам. А с другой стороны, слева от того места, где пришлось устраивать ночлег, лес уходит в сторону, раскрывая объятия пустыне.
Усыпанная красным песком равнина тянется с левой стороны до самого горизонта, и взгляд не желает гулять по ее безжизненной пустоши. А ум уже снова оживает, стремясь всеми силами напитаться влагой, избавив тело от мучительной жажды, за ночь успевшей иссушить губы и отнять голос.
С одной стороны пустыня, а с другой лес, а значит, поблизости должна быть вода. Непременно должна быть. И мозг готов делать самые отчаянные попытки разгадать тайну ее обнаружения. Он подсказывает мыслями, заставляя их рождаться мгновенной линией рассуждений, что если поблизости есть река, то она течет от холмов, или мимо холмов, и нужно искать ее в той стороне.
Конечно, нет никакой возможности определить, есть ли вообще поблизости река, но ум отказывается сейчас признавать бессилие. Недолго. Ровно до тех пор, пока решительный взгляд не обращается к ноге.