Боль свободы
Шрифт:
Сейчас это замечается, стоит лишь попробовать содрать кору. Она оказывается настолько прочной, что никак не поддается. Жажда чуть ли ни убивает, пить хочется так сильно, что начинает мерещиться журчание, но стоит бросить деревяшку и прислушаться, как становится ясно – это всего лишь шелест.
Такой слабости еще никогда не приходилось чувствовать. Руки двигаются, но кое-как, их не выходит даже поднять немного выше, словно к рукам примотан груз. Мышцы дрожат от напряжения, стоит лишь чуть усерднее надавить на нож, но в то же время тело такое расслабленное, такое бессильное, что просто уснуть сейчас было бы легко, как никогда, стоит
Зато, стоит добраться до иссохшего ствола дерева, сняв плотно налипшую кору, до ствола, который должен бы рассыпаться от сухости, как невероятная прочность древесины открывает свои неожиданные преимущества. От сухой, длинной палки, которую с трудом удалось вырвать из завалов, легко отделяются тонкие, гибкие ниточки сухого дерева.
Сучки и веточки на палке все расположились с двух противоположных сторон, а потому легко удается отрывать длинные нити, стоит лишь отковырнуть их ножом и потянуть. Ни одна из них не разрывается, все легко отделяются от ствола, и всего минут, наверное, за тридцать накапливается достаточно, чтобы можно было сделать тонкую веревочку.
Только бы они оказались достаточно прочными. Когда скапливается достаточно нитей, уставшие руки тут же просто выпускают палку, и она плюхается на землю. От солнца едва удается скрываться в тени, а рядом продолжает гореть костер, и даже в сырой прохладе растений слишком жарко.
Взяв одну из древесных нитей, руки пытаются ее разорвать, чтобы проверить, насколько та крепка, но едва ли удается сделать приличное усилие. Становится вдруг ужасно страшно. От такого простого напряжения истощенное тело будто готовится потерять остаток сил и похолодеть, выпустив с последним выдохом исчезающее тепло жизни.
Сердце продолжает стучать в том же темпе, но как-то иначе. Оно вдруг начинает чувствоваться сильнее, каждый удар ощущается не биением, чувствуется именно само беспокойное сердце: чувствуется, как оно медленно, старательно набухает в груди, пытаясь все еще гнать кровь, но будто слабея.
Это ощущение такое же, как чувство в руках. Кажется, что на сердце будто нацепили оковы и оно не может, пытается, но неспособно биться сильнее. Ладонь тут же с напавшим испугом хватается за грудь, там, где ощущается биение, дыхание учащается, а глаза на миг начинают видеть яснее, но затем туман вновь пытается укрыть взгляд белой пеленой.
Только каким-то чудом удается не свалиться без чувств. Нельзя потерять день, а уже половина его потрачена. Еще немного, и уже ноги не сумеют подняться, уже невозможно будет отыскать воду и спастись. И глаза все же остаются открытыми, не решаясь дать уму возможность исчезнуть за границей снов.
Сделать ведь осталось совсем немного. Плести веревку не так сложно, а нити очень прочные, наверное, поэтому дерево горит так долго. Палки не успели прогореть до сих пор, хотя всю половину дня они горели под жаркими лучами солнца. Теперь хотя бы ясно, почему они так долго прогорают, отчего так легко расплетаются на нити, хотя, даже сейчас не верится, что деревья могут обладать такой невообразимой прочностью.
Впрочем, сердце успокаивается, а работа остается нетрудная. Вернее, даже просто сплести из нитей тоненькую веревочку уже тяжело, из-за того, что ослабевшими пальцами едва получается заплетать веревку в косу.
Правда, когда три тоненькие косички оказываются завершены, и маленьким узелком скрепляется хвост последней, с выдохом, усталость
Мысль сбивается, едва стоит об этом подумать. Если вправить кость сейчас, если вдруг сознание опять пропадет, то с жизнью можно проститься. Даже если удастся вытерпеть, то идти куда-то и искать воду уже не останется сил, и придется свалиться на землю и терпеть осознание скорой гибели, пока жажда будет медленно убивать ослабшее тело.
Верно. Уж лучше оставить ногу так. Нужно только закрепить шину, чтобы можно было передвигаться на костыле, чтобы нога не болталась во время ходьбы, заставляя терять сознание от малейшего движения. В идеале, нужно отыскать еще одну палку, чтобы можно было двигаться легче и быстрее, но сначала – шина.
Дальше уже ничего сложного. Только покрепче завязать две ровные, свежие, еще не высохшие палки, найденные вчера в куче веток. Ладони аккуратно прикладывают их к ноге, тут же просыпается боль, но не такая сильная, терпимая, хотя от нее и сжимаются непроизвольно скулы, и чаще бьется сердце.
Теперь лишь перевязать. Из одной из палок даже сочится древесный сок, проливаясь на армейский комбинезон. И тут же сознание успевает это подметить. Если так легко жидкость вытекает из пролежавшей не меньше двух суток палки, как много сока должно бродить ручьем по стволу живого дерева!
Нужно затянуть покрепче сплетенную веревку, а затем расковырять ствол ближайшего дерева. Когда руки стягивают первый шнурок вокруг самодельной шины, становится еще больней, но приходится терпеть. Разве что завязать шнурок никак не получается. Руки слабеют от боли еще сильней, шнурок норовит выскользнуть из ослабших пальцев, а ногу вдруг начинает жечь.
Сок из древесного обломка, вытекший на армейский костюм, начинает прожигать его с медленным шипением и тяжелым, вязким бульканьем. Мгновенно руки выпускают шнурок, палки сваливаются на землю, а на ноге, рядом с переломом, чуть ближе к колену, прямо на коже сок растения медленно выжигает кусок ткани армейского комбинезона, но сделать ничего невозможно, и приходится только смотреть, как древесный сок, проев комбинезон, начинает растворять кожу, обжигая ногу острой болью.
Рот открывается, начиная жадно хватать мелкими глотками воздух. Сок растения оставляет на комбинезоне расплывшуюся дыру, и уже кожа начинает булькать, изменив цвет. Конечно, материал армейского комбинезона, смешавшись с проеденной кислотой кожей, вряд ли вызовет заражение или аллергию, но сейчас об этом даже не хочется задумываться, как и вообще ни о чем. Взгляд не отрывается от раны, пока кожа не перестает булькать на ноге, и не испаряется последняя капля смертельного, ядовитого сока этого чертового, выросшего на адской земле дерева.
Даже выпустить стон не получается. Вместо него рождается противный хрип, а сухое горло тут же начинает драть, но это почти не чувствуется из-за свежей раны на сломанной ноге. Сознание проваливается в беспамятный сон, но, похоже, ненадолго. Едва придя в себя, оно тут же пускает взгляд по округе.
Костер еще горит, и ветки в нем ничуть не изменили положения. Солнце продолжает жечь землю пламенными лучами, и вечер, похоже, наступать еще не торопится. Силы покидают тело, даже чтобы подняться теперь придется напрягаться так, словно делаешь последний в жизни рывок, но больше ничего не остается.