Болгары старого времени
Шрифт:
А посмотреть на него — так себе человек. Встретишь его где-нибудь на дороге, когда он, сгорбившись, ковыляет с палкой в руке, в длинном, первоначально синем, а теперь совсем побелевшем кафтане, в грубых шерстяных шароварах, феска на голове полинялая, рваные туфли надеты прямо на босу ногу, и если его не знаешь, ни за что не скажешь, что этот старикашка — тот самый человек, что пьет вместе с агой кофе.
А погляди, когда он идет по деревне, — все перед ним встают, каждый смотрит, как бы дорогу не перейти, каждый, едва завидит, торопится сказать «добрый день» и «помоги бог», потому что это сам хаджи Донко, а его нельзя не почитать, нельзя ему не поклониться.
Но хоть хаджи Донко и был так богат, хоть и шла
Хаджи Донко давал деньги в рост. Каждый, кого застигла нужда, мог у него взять в долг, но хаджи всегда брал себе расписку. Возьмешь ты у него триста — четыреста грошей, да через два-три года не сможешь отдать, тут и оказывается, что твоя лучшая земля принадлежит ему, волы проданы, а дом хаджи с превеликим удовольствием забрал себе, не глядя на то, что твои дети голые и голодные остались на улице. Пойди судись с ним, коли хочешь в каталажке насидеться. А Салчо, приказчик хаджи, еще говорил, что он для бедняков истый благодетель, и многие люди, из тех, кто побогаче, кому не доводилось иметь с ним дела, в это верили. Хорош благодетель!
Зверь — не человек был хаджи Донко. И хоть все боялись его и в глаза кланялись ему и почитали, как господа бога, за глаза вся деревня его проклинала и звала антихристом, кровопийцей и бог знает как еще.
У хаджи Донко был сын, молодой парень. А знаете вы, что за ягодка был этот сын? Известное дело, яблоко от яблони недалеко падает.
Из трех сыновей остался у хаджи Донко один только — Димо. Старший давно ушел куда-то, подальше от тяжелой крестьянской работы да отцовских попреков. Хаджи не ударил пальцем о палец, чтобы узнать, где он. Он никогда про него не спрашивал и, наверно, забыл и думать о нем. Второй сын, Станчо, не захотел жениться на девушке, которую выбрал ему отец, — хаджи избил его и выгнал. Пропадал где-то и он. Через два года вернулся, женился на той, которую любил раньше, выстроил себе дом на другом конце села и жил там, словно никогда не был сыном хаджи Донко. Отец знать его не хотел, и только хаджи Донковица тайком бегала к нему повидаться да посмотреть на внучку. Дочь вышла замуж за среднего сына хаджи Стефана. Там она перессорила братьев, била свекровь, не слушала свекра — такая уж это была баба, и хаджи Стефан выгнал ее вместе с мужем. Она поселилась в доме, который принадлежал ее отцу.
Вот и остался у хаджи Донко один младший сын. Димо видел, что старый черт, так он называл отца, долго не проживет, и надеялся все прибрать к своим рукам, если, конечно, не рассердит раньше отца и тот не выгонит его, как старших братьев.
Вот он и решил угомониться на время, всячески угождать старику, слушать его беспрекословно, а потом… потом вознаградить себя за все. Так он и делал. Тайком пьянствовал, хулиганил, что на ум взбредет, то и вытворял, а на глазах у отца прикидывался тихим, как божья коровка, таким работящим, что больше, кажется уж, и некуда, в глаза ему смотрел. И хаджи Донко, попивая кофе, самодовольно говорил: «Из этого малого будет толк, а те вот бездельники, лучше б их совсем не было, только даром хлеб у меня ели».
Дед Славчо и хаджи Донко давно знали друг друга и давно были приятелями. В молодости они вместе ходили на Святую гору и с тех пор называли друг друга побратимами. Хаджи часто заходил к Славчовым выпить подогретой ракии — дед Славчо был большим до нее охотником.
Дед Славчо уважал хаджи Донко за то, что он чорбаджия, первый хозяин на селе. Сам он был
Правда, он немало слыхал о его лихоимстве и злодействах, но не слишком-то верил разговорам. «Завидуют люди богатству, вот и болтают!» — говаривал он иной раз, а чаще молчал. Одним словом, величие и слава хаджи Донко так залепили ему глаза, что он уже не замечал в нем ничего плохого.
Хаджи Донко уважал деда Славчо за набожность да обходительность — каждому умеет сказать приятное, и за то, что он человек смиренный: делает все, как хаджи захочет, и на все, что ему ни скажи, кивает головой. Но больше всего он уважал его потому, что были они равны по богатству. Хаджи Донко, как все чорбаджии, водил дружбу только с богатыми.
С тех пор как Димо стал взрослым парнем и пришла пора искать ему невесту, хаджи стал еще больше увиваться вокруг деда Славчо: и выпивал с ним и так заходил. Запала ему думка насчет внучки деда Славчо. Одного сына он собирается женить по своему желанию, надо и невесту ему подыскать как следует. А разве была на селе другая такая девушка, как Райка? Нравилось в ней хаджи и еще кое-что. Человек он был расчетливый и знал, что у деда Славчо нет другой родни, кроме внучки. «Не сегодня завтра старик уберется на тот свет, он и так уж одной ногой в гробу, сколько же земли к моему хозяйству прибавится! В Большом поле возле Драгушина вместе с полем деда Славчо будет целых сорок ралов. А если за сто двадцать грошей взять у Дока Гарвана тот луг, что возле белой чешмы, да вместе с лугом деда Славчо и с тем, что в прошлом году за долги забран у Ненчо Трытата, как раз наберется семнадцать-восемнадцать косов. Эх, хорошо!» И, обдумывая это, хаджи Донко потирал руки и гадал, как бы поскорей сладить дело.
Однажды, было это в самый день святого Харлампия, в тот год, когда познакомились Райка с Ненко, дед Славчо и хаджи Донко, вернувшись из церкви, сидели у Славчовых в большой комнате возле мангала{92} и толковали о том о сем. Они говорили о чуме, которую видели в церкви на иконе: святой Харлампий держал ее на веревке, как собаку, о стражнике, которого встретили возле конака, о налоге на овец и коз и других подобных делах. А на мангале в небольшом, в две-три чашки, кофейнике грелась сладкая ракия с медом. В комнату вошла Райка и принесла в красивой миске нарезанную большими ломтями малосольную капусту, желтую, как шафран, посыпанную сверху красным перцем, и поставила ее на низенький столик.
Дед Славчо снял кофейник с огня, постучал им о края мангала, чтобы стряхнуть золу, налил ракии в чашку, стоявшую на столе, и подал хаджи.
Хаджи Донко взял двумя пальцами кусок капусты, одним махом проглотил его и внимательно поглядел на Райку, как раз выходившую из дверей. Потом взял чашку, посмотрел вслед Райке, поднял глаза к потолку и, проговорив: «На здоровье, побратим, святой Харлампий нам на помощь!» — опрокинул чашку.
— На здоровье, хаджи.
В последние два-три года дед Славчо из почтения называл его уже не побратимом, а хаджи.
— Спасибо, побратим, славная ракийка! — Хаджи Донко отер рот и усы, облизал языком губы. Потом оглянулся, посмотрел в глаза деду Славчо и договорил: — А внучка у тебя, побратим, красивая. Пошли ей бог долгую жизнь.
— Благодарение богу, хаджи, привелось мне радоваться на нее на старости лет.
— Славно, славно. Может, и сватами с тобой сделаемся, а, побратим?
— Сватами? Хе-хе-хе, — усмехнулся дед Славчо. — Отчего же? Пускай подрастет только, молода еще, а там, как бог даст. На здоровье, хаджи! — И дед Славчо тоже опрокинул свою чашку.