Больная родина
Шрифт:
— Дарья! — прикрикнул Петр.
— Что? — зашипела сестра. — Я уже двести лет как Дарья!
— Неужто двести? — осведомился Петр.
Ситуация немного разрядилась, Даша хмыкнула, отвернулась. Мужчины почтили все сказанное минутой молчания, снова закурили.
— Да хватит уже дымить, — возмутилась Даша. — Насквозь прокурились!
— Для здоровья вредно? — удивился Петр. — Эх, Дарья-Дарья, ну что с тобой делать? Затянулся у тебя послеродовой психоз.
— Ладно, кончайте лаяться, — проговорил Сергей. — Все хорошо будет.
— Пойми, Петро, если бы Сережа сегодня не вмешался, завтра тебя уже не было бы! Или ты стал бы калекой, — заявила Даша. — А если с Лизой что случится?
— А что с Лизой? —
Даша смутилась, украдкой переглянулась с помрачневшим Петром и тихо проговорила:
— Лиза ходит в детский садик на Пахотной. Не можем мы с ней сидеть, оба вкалываем до ночи. Мама предлагает, чтобы Лиза днем была у нее, но это тоже плохо, не уследит. Вот и возим в садик. Заведующая там — Усич Маргарита Анатольевна — злобная бестия, любовница прокурора Щербатого. У них ведь вся компания повязана. В последнее время стала деньги требовать — мол, на поддержку заведения, на ремонт, на мебель. Такие суммы выкатывает, причем только нам, и смотрит при этом, усмехается. Придушила бы!.. Кричит, что Лиза неряшливая, грубит, ругается нехорошими словами, плохо влияет на остальных детей. Это наша-то Лиза плохо влияет? — Даша в запале сжала кулачки. — Ласковый котенок, чистенький, опрятный, в доме ни одного слова бранного не слышит. Это же наезд, Сережа! Я боюсь, как бы с ней чего-нибудь не случилось. Отвожу в садик, а сама трясусь. Намедни ее без обеда оставили — всех детей накормили, а Лизу нет. Потом мальчишки за косички оттаскали, весь вечер проплакала. Воспитательница у Лизы, Мария Викторовна Латанская, человек неплохой, но сделать ничего не может, боится потерять работу. А без работы в нашем городке, Сережа, — это то же, что в петлю.
— Неблагонадежными мы считаемся, — проворчал Петр. — Военкома на прошлой неделе нелегкая заносила, опять угрожал армией, пытками, если бизнес не отдам. А я не будь дураком и ляпни, что у меня есть чем ответить. Он расхохотался. Мол, брательник, что ли, твоей Дашки? Знаю, в Российской армии служит. Ну-ну, помечтайте. Люди знают, что у нас с военкомом терки, но никто не вмешается, каждый за себя. Все отворачиваются, делают вид, что не замечают.
— Зря ты приехал, Сережа, — грустно резюмировала Даша. — Никто тебе не будет рад… кроме нас и мамы. И так полно проблем, а теперь еще и за тебя переживать.
— Ладно, хватит скорбеть. — Гайдук поморщился. — Решим вопросы, на самотек не бросим. До новых встреч, как говорится. Живите спокойно и помните, что вы меня не видели. Уйду огородами. А Лизе объясните, что я ей во сне явился. — Он невесело усмехнулся и подумал, что последняя фраза прозвучала как-то глупо.
— А давай я тебя на работу приму? — встрепенулся Петр. — У меня автомойка на Никитинской, магазинчик на Варяжной и автосервис в Пролетном переулке, при нем и офис. Будешь в гараже охранником. Нормальные условия — три тысячи гривен, график любой, Дашка обедом кормить будет.
— Неплохая, кстати, идея, — поразмыслив, одобрил Гайдук. — Завтра выхожу, буду строить ваших горе-работничков. А свои три тысячи, Петро, ты лучше бедным отдай. Сколько это в рублях — девять тысяч? В России, знаешь ли, пенсии больше.
Глава 5
Он перемахнул через штакетник в безлюдном переулке, влез в заросли малины и ранеток. Ломиться в калитку Сергею не хотелось. Согласно «легенде», он приехал под утро. Этой версии и стоило придерживаться. В прежние годы любое появление постороннего сопровождалось собачьим лаем — «кавказец» Джульбарс безупречно нес службу. Мать писала, что преставился пес осенью, пятнадцать лет ему было, одряхлел. В саду и огороде уже не замечалось прежнего порядка, грядки заросли травой, валялись груды досок.
«Ничего, приберусь», — думал Сергей, пробираясь по еле видимой тропе.
Он поднялся на крыльцо,
Дверь открылась сразу. Разве может не почувствовать материнское сердце?..
— Мама, это я, — пробормотал Сергей, входя в дом.
Клавдия Павловна, закутанная в старенький халат, плакала от радости, целовала его, ощупывала, словно не верила, что это он. Она еще больше поседела, обзавелась новыми морщинами, как-то усохла, стала меньше ростом. Но Сергей всегда гордился своей мамой. В любой ситуации, в каких угодно горестях Клавдия Павловна оставалась настоящей женщиной, вела себя с достоинством. Хотя сейчас она расчувствовалась и ревела взахлеб. Сын гладил ее по спутанным волосам, говорил какие-то утешительные слова.
— Все, Сережа, больше не буду плакать. — Клавдия Павловна утерла платочком слезы, улыбнулась, расцветала на глазах. — Заходи, руки не забудь помыть, сейчас кушать будешь. Проголодался с дороги?
«Нет», — хотел было сказать Сергей, но вовремя прикусил язык.
Разве маме объяснишь? А вот обидеть можно легко. Она накрывала на стол, а он шатался по дому, с любопытством заглядывал во все углы. Гайдук с наслаждением растянулся на древнем диване и попрыгал на пружинах. Кто сказал, что детство куда-то уходит? Мама смеялась, наблюдая за его упражнениями. Он неохотно поднялся с дивана, помог накрыть стол, глянул на фото отца в траурной рамочке, помрачнел, покосился на иконы в углу, которых заметно прибыло.
— Стала верить?.. — осторожно спросил сын.
— И не только в Бога. — Мама улыбнулась. — А также в приметы, удачу, судьбу и талисманы. Нельзя, Сережа, жить Фомой неверующим. Легче так…
Он отогнул уголок шторы. На улице было спокойно. Зреющие гроздья рябины заслоняли обзор. По проезжей части кто-то бродил и мычал про «цветочные поляны, моря и океаны».
— Настя Далмацкая, — объяснила мама. — Ежедневный плановый концерт. Не Настя, а ненастье какое-то, что ни ночь, то уснуть не дает. Голова у нее уже три года поврежденная. Сначала мать померла, потом муж ушел, а вслед за этим единственное дитя потеряла — съел консервы с ботулизмом, спасти не удалось. Тронулась от всего этого. Молодая еще баба, а во что превратилась!.. Раньше в милиции работала, в отделе кадров, а теперь никому не нужна. В больницу не кладут, потому что не буйная, а сама уже ничего не соображает. Мы с соседями ее подкармливаем, узнает нас, улыбается. Ну все, сынок, садись, перекуси. Сначала поешь, а потом рассказывай. Только все!.. Меня не проведешь, ты же знаешь.
Он честно съел полную тарелку капусты с мясом — хорошо хоть выпить не налила, Сергей и так принял немало! — схватился за живот.
— Ну все, мама, с сегодняшнего дня страдаю ожирением.
— Рассказывай, — тихо сказала Клавдия Павловна, поедая его глазами.
— У меня как раз все в порядке, — начал было Гайдук. — Это у вас непонятно что творится.
Но спорить с мамой было бесполезно. Она насквозь его видела. Сыну пришлось рассказать о прощании с армией, об унизительном разрыве с Мариной. Упомянул он и о сегодняшних приключениях.
— Прости, мама, что не сразу к тебе, а к Дашке. Петруху надо было предупредить, — сказал Сергей.
— Беда-то какая! — Мама расстроилась, но плакать не стала, погладила сына по голове. — Думаешь, я об этом не догадывалась? Материнское сердце не обманешь, Сережа. Сама наводила справки, выяснила, что у Петра неприятности. Лиза дома кое-что слышала, а потом мне прилежно транслировала. Ребенок у бабушки — это такая утечка информации!.. — Она налила чай, густой и черный, словно и не ночь на дворе, подтолкнула Сергею вазу с печеньем. — Кушай, сын, не верю, что ты наелся. И не принюхивайся. — Мама улыбнулась. — Миндальное печенье с легким ароматом цианидов. Ничего страшного, поверь бывшему преподавателю химии.