Больница скорой помощи
Шрифт:
Женя запел. Потому что эту вещь всегда пел он.
Неужели он все еще помнит слова?
Все до единого. И голос не подвел. Он был как никогда чист и силен. Женя никогда не ставил себе голос, и вообще не часто пел. Видимо он был у него от природы. Высокий, доходящий до фальцета.
Это была «Богемская рапсодия».
Никогда в такие минуты ребята не играли свое. Это была работа. Изнуряющая, беспощадная работа до седьмого пота. Тут Толян был тираном. Не отдохнешь. Не сфальшивишь.
А вот любимые родные вещи, тут
Когда прозвучал последний аккорд, наступила тишина. Только слегка гудела тарелка, по которой прошелся Женя. Он огляделся и понял, что всех проняло. Не только его. Как будто они действительно возвратились туда, обратно в конец восьмидесятых.
Восхищенными глазами смотрела на Женю Юля. Она тоже стала прежней Юлькой, влюбленной в него сестренкой Виктора. Даже мастерски наложенная косметика не скрывала этого.
Не хотелось упускать это настроение. Лирическое состояние души. Романтизм юности. Вечная влюбленность в себя и в то, что ты делаешь.
Женя стал тихо стучать одной палочкой о другую. Толян понял его с одного взгляда. Подхватил темп и начал играть арпеджио. Виктор смачно как Брайан Адамс прошелся по басам.
Они пели балладу за балладой. Если бы здесь были влюбленные, они могли бы танцевать всю ночь. Художники не танцевали. Они неизвестно откуда достали свечи, зажгли их и стали расставлять везде, где подсказывало им их творческое чутье. Выключили свет, и стало здорово. Под потолком стелился сигаретный дым, и метались причудливые тени. Снова наполнили стаканы, две подруги стали их разносить, покачивая в такт бедрами.
Сначала пели жесткие вещи, Скорпов, Айрен Мэйден, потом пошли мягче, Битлы, опять Куин, Иглз. «Отель Калифорнию» опять спел Женя, после чего, по общему мнению, решили встряхнуться, потому что выпили столько, что надо было что-то сделать, чтобы хоть немного протрезветь. Иначе все бы просто попадали.
Снова вернулись к рок-н-роллу, харду, хэви металлу, в общем, у них был очень широкий репертуар. Толян требовал от всех умения играть все, что угодно. Поэтому они как никто во всем городе могли развлечь любого, и себя в первую очередь.
– Мир вокруг нас это один огромный ресторан, – говорил он, – а мы в нем музыканты. Так что, что нам закажут, то и сыграем.
С жаром принялись за дело, и скоро стало жарко. Женя скинул рубашку, пот тек с него ручьями, а он бил и бил, словно сошел с ума. Пил водку, и снова бил. У него был экстаз, и он ничего не соображал, превратившись в один сплошной кайф.
И вместе со всем этим постепенно отходили боль и тоска, обиды и злость, жажда мести и желание умереть.
Какая это все ерунда!
Прошло три часа. Словно
Художники с двумя девицами, которые не отдали столько физических сил, уже вырубились и лежали прямо на полу между стульями.
– Ты должен вернуться в Дождь, – серьезно сказала Юля. Она все это время не отходила от Жени.
– Да, я должен вернуться. – Он убрал со лба мокрые волосы и не удержался, раскусил одну мозоль. Зашипел от боли. И оторвал зубами ненужный кусок кожи.
– Ой, – воскликнула девушка. – Надо обязательно прижечь. А то будет заражение.
Прижечь можно было только водкой. Что Женя и проделал.
– Вот, мужик, что бывает, когда долго сидишь без дела, – сказал ему на это Толян.
Чтобы не чувствовать противной отвлекающей от жизни боли, Женя выпил пол стакана, и сразу все вокруг поплыло…
Он проснулся и увидел себя лежащим на бильярдном столе, под женской шубой. Кажется, в ней была одна из вчерашних девиц. Под головой у него была его куртка, скрученная в рулон. Женя хотел повернуться и обнаружил, что не может этого сделать.
Не может, потому что на руке у него лежала Юлькина головка. Девушка проснулась одновременно с ним. Большие глаза немного удивленно смотрели на Женю. А уж он то уставился на нее как баран. Даже помотал головой.
Потом он с великим трудом сообразил, что лежит под шубой в одних трусах.
И Юля тоже была в неглиже. В трусах и футболке. И прижималась к нему. Горячая, как печка.
Женя отвернулся. Он ничего не понимал. Не помнил ничего из того, что было потом, после того, как он выпил и закурил.
Нет, все-таки что-то смутно припоминалось.
Лучше бы не вспоминалось.
Но память не щадила его. В голове что-то вертелось. Смутное, туманное и не очень хорошее. Что-то нечестное.
Неужели это был не сон?
Вообще-то Женя никогда не вырубался. Но вчера он просто обессилел. Столько всего произошло. Он устал. Ничего не ел. Только пил.
– Что со мной было? – вдруг спросил он. Для того, чтобы просто что-то спросить. Он уже повернулся обратно к Юльке, и больше не мог выносить того вопросительного выражения, которое было в ее глазах. – Я отключился?
– Нет.
Он увидел свои рубашку и джинсы на краю стола, вскочил, вырвав руку из-под Юли, и начал судорожно одеваться.
Девушка осталась под шубой. Заспанная, лохматая и растерянная. Она несколько секунд лежала открытая, нет, у нее все-таки голливудская фигурка! Затем поспешила накрыться и спряталась.
Закусила губу.
Женя посмотрел на нее. Сердце предательски забилось. Он поспешил отвернуться, потому что больше не мог смотреть на нее.
Ее губы.
Они были и сейчас опухшие.