Больно берег крут
Шрифт:
И все-таки перетаскали, уложили ровненьким штабелем на трап. Когда же на дрожащих, подламывающихся ногах Фомин вошел в балок, его встретил у входа припухший со сна Копылов и прямо в лицо бригадиру кинул с неприкрытой издевкой: «Ну что, рабочий класс, штанишки менять пожаловали?»
Еще миг назад Фомин был уверен, что кружку с чаем не удержать в руке, а тут так врезал нахалу в скулу, что тот опрокинулся и юзом под полку.
Объявили Фомину партийный выговор и представление к Герою из Москвы отозвали.
Два года держала бригада Фомина первое место в Союзе
Больше всего на свете любил «папа» благодарственные излияния подчиненных, да чтоб публично, да чтоб во весь голос. «Будем тебя, Фомин, к Герою представлять», — сказал, будто милостыню подал. Тут бы и поклониться Фомину да возгласить: «Спасибо… Век не забуду…», а мастер буркнул: «Не за награду работаем». У «папы» улыбка разом отпластовалась. «Ну-ну, тебе своя цель видней». Зацепили эти слова Фомина, и тот завелся: «У меня своя только рубаха, а цель у всех общая — побольше нефти найти». «Па-ах-вально», — отчеканил «папа» и показал мастеру спину.
И опять Фомина не оказалось в списках награжденных, не то что Золотой Звезды, а и медали трудовой мастеру не присудили.
Обиделся Фомин на геологическое начальство и ушел к нефтяникам, возглавив первую буровую бригаду промысловиков Турмагана. Вместе с мастером перешла к нефтяникам добрая половина фоминской бригады и, конечно же, правая рука мастера — его помощник Данила Жохов, которого в глаза и за глаза все звали Жох. И хоть ни ростом, ни осанкой не выделялся Данила из сверстников, однако по характеру своему вполне соответствовал прозвищу.
Дерзок непомерно и пробойно-настойчив был парень. Дерзость проступала во всем: в голосе, взгляде, жестах, лице. Оно было скуластое, энергичное. Из-под чуть принахмуренных светлых бровей посверкивали насмешливо и пронзительно серые глаза. С кем бы ни разговаривал Данила, какое б выражение ни придал своему лицу — все равно на нем светилась не то надменность, не то небрежение к собеседнику, а в глуби глаз искрила насмешка. Оттого многие отводили взгляд, разговаривая с Жохом.
Походка у Данилы легкая, танцующая, с чуть приметной раскачкой. И манера говорить особенная — броская, безапелляционная и тоже полунасмешливая.
В прошлом году Данила заочно окончил техникум, ему тут же предложили под начало буровую бригаду, а он: «И в пристяжных холка в мыле».
Зато с мастером Фоминым у Данилы завидное взаимопонимание, не то что с полуслова — с полувзгляда понимают друг друга. Мастер бровью шевельнет, а Данила уже спешит исполнить невысказанный приказ. Ни словом, ни жестом, ни даже взглядом не польстил Данила мастеру, повинуясь тому лишь из уважения, почитая его за неподкупную рабочую прямоту, редкостное трудолюбие и дивное профессиональное чутье. За пять лет работы в одной буровой
Сегодня Ефиму Фомину исполнилось пятьдесят. С первым подарком к имениннику чуть свет пожаловала из Туровска дочь Наташа. Месяц назад она окончила Туровский педагогический институт и получила назначение в ту самую Турмаганскую среднюю школу номер один, которую только что сдали строители.
По случаю именин гости были званы к четырем, но Данила Жох на правах своего человека появился в доме задолго до названного часа. Принес ведро свежей стерляди и транзисторный радиоприемник. Вручив рыбу хозяйке, приемник хозяину, Данила Жох спросил:
— Нужна подмога?
— Да все как будто поспели. Вот только шампанского не достали. Нет нигде, — посетовала хозяйка.
— Не-ет? Будет, — ответил Данила Жох и скрылся за дверью. А часа через полтора принес две среброголовые высокие бутылки.
Пышноволосая, с чуть приподнятой верхней губой и нерусским разрезом зеленоватых глаз, причерненных тенью длинных ресниц, Наташа обласкала улыбкой расторопного парня.
— Какой молодец. Где раздобыл?
— Для тебя, Наташа…
— Нет, на самом деле, как тебе удалось?
— Простреляли пласт, оттуда фонтан шампанского.
Весело скалил зубы Данила Жох, а сам непроизвольно тянулся взглядом к глубокому разрезу летнего платьица, плотно облегавшего крепкое и сочное, как спелый кочан, тело девушки. Наташа почувствовала этот взгляд, и ей стало зябко и стыдно: передернула округлыми плечами, словно стряхивая с них что-то, громко проглотила слюну и показала Даниле спину, обтянутую легкой, нарядно расцвеченной тканью так плотно, что виден был спинный желобок. Некрутые, слегка округлые упругие бедра двигались и играли на каждом шагу, словно дразня парня.
С трудом отлепил Данила взгляд от девушки. Нашаривая в полупустой пачке папиросу, торопливо складывал в сознании такую фразу, чтоб зацепила, обожгла, но не обидела строптивую Наташу. И уже раскрыл было рот Данила, да тут появился на пороге буровой мастер Зот Кириллович Шорин.
На тонкой длинной шее небольшая голова. Лицо худое, с ввалившимися, вроде бы подсиненными щеками, глубокими глазницами под навесом низкого покатого лба. На голове мастера седой короткий ежик жестких, как проволока, волос.
В этом доме Шорин был впервые, но вошел без стука, смело и размашисто, будто все здесь ему давным-давно знакомо и привычно. Клешнятой длиннопалой пятерней сграбастал хозяйскую руку, жамкнул, тряхнул.
— Здрав будь на многие годы.
Взял из рук вошедшей следом жены красивую черную коробку, опоясанную ленточкой, сунул Фомину.
— Экстра люкс последней моды. До костей выбревает. И названье подходящее — «Агидель». Чтоб всегда, алеха-бляха, чисто выбрит и слегка пьян.
Тут в дверь едва протиснулся еще один буровой мастер — богатырь Сабитов. Встал боком у порога, пропуская вперед неслышно ступающую, мягкую и гибкую чернобровую Нурию. Та подала имениннику не то свитер, не то джемпер в целлофановом пакете.