Больно.Ru. Разорванное небо
Шрифт:
– Сука, вставай! – заорал я и ударил его ногой в живот.
– Марк, не надо, может, это не он.
– Не он? Тогда кто? Я? Или ты, Дэн? Вставай, мудак. Расплата пришла.
Он поднялся. Он был все еще пьян. Рубашка вся в красном. Галстук как тряпка болтается.
– Ты убил Лорен?!
– Лорен убита… Как это, что за бред?
– Да, убита, и убил ее ты.
– Лора убита… Кем… Где… Как… Как это возможно… Я так напился… Она ушла с тобой! Мы поругались! Она ушла с тобой! Ребята, вы же помните, я заснул. А Лора была с ним. Что с ней? С ней ничего не могло случиться. Это какой-то злой розыгрыш. Да?
Он
– Твоих рук дело, мразь.
Мне хотелось ударить его ногой в лицо, но я сам получил удар в колено и отскочил. Он поднялся и испуганно смотрел на меня. В руке у него блеснул непонятно откуда взявшийся нож.
– Не подходи. Не подходи! – заверещал он. – Это не я, это не я!
Я увидел на полу ножку от добитого вчера танцами стола. Поднял ее и молча нанес удар. Один, второй, третий… шестой, седьмой… пятнадцатый… двадцать первый… Первый пришелся по встретившейся на пути руке, третий по голове, десятый по тому, что еще недавно было головой… Потом я опустился на колени. Мне стало плохо. Меня вырвало.
Приехала милиция, всех забрали. Я ехал в «бобике» и думал о Лорен. О том, что я предвидел ее смерть, что мог ее спасти, если бы отнесся ко сну как к предупреждению. «Бобик» перестало трясти, мы приехали.
– Димыч, что означает обувь?
– В каком смысле?
– Ну, пожалуй, я имею в виду символизм. Что она может означать как символ?
– Обувь означает только обувь – и все!
– Но ведь что-то она должна означать! Кто-то не просто так положил эти босоножки на дорогу. И туфли на порог в мусарне.
– Какие туфли? Какие босоножки? Ты бредишь, что ли?
– Я говорю тебе про символы. Я спрашиваю тебя, что может означать обувь как символ, как подсказка? Зачем она? Не смейся, это серьезно.
– А какая обувь?
– Детские босоножки, женские туфли и грязные домашние тапочки.
– Без людей? Просто обувь?
– Да, просто обувь.
– Не знаю, давай спать.
Димыч замолчал на какое-то время, я даже подумал, что он спит. С дивана в Димкиной комнате, где он приготовил для меня постель, его не было видно. Я лежал в темноте, ощупывая глазами протекший потолок, и даже начал было засыпать сам, но он заговорил снова.
– Обувь без человека – это грустно. Если это не обувной магазин или не прихожая, конечно. Это как корабль без команды или как самолет без экипажа.
– А что она означает?
– Ничего не будет.
– ?!. Чего не будет?
– Ничего не будет совсем. Ни детей, ни женщин, ни дома. Ничего. Мне почему-то так подумалось.
– Хреново.
– Да уж. Невеселая картинка.
– А чем все кончится?
– Ты о чем?
– Ну если ничего не будет, то чем все кончится?
Он задумался опять. Я вдруг обратил внимание на безумно громко тикающие часы. Свет луны теперь падал на циферблат. Стрелки показывали четыре сорок.
– Я не знаю, чем все кончится, – отозвался опять Димыч. – Чтоб это узнать, ты сам должен вернуться к тому, с чего все началось.
Двойное убийство в нашей квартире наделало немало шуму, телевизионщики из программы «Криминал» на НТВ сняли на
Помурыжили они меня, помучили и отпустили до суда. По статье «превышение необходимой обороны». Дело об убийстве Лоры закрыли, сделав заключение, что виновный – этот самый Влад (а то кто же). Вот тогда на допросах и маячили передо мной эти туфли на самом видном месте в кабинете у следаков. Я все думал – сидят три здоровых мужика, а на подоконнике у них женские стоптанные туфли-лодочки. Зачем? Даже спросил как-то. Они посмотрели на меня, как на идиота: какие, мол, такие туфли. Я решил, что надо мной в очередной раз глумятся, и больше не спрашивал.
Свобода встретила ласковым мартовским солнцем, грязью, оттаявшим собачьим дерьмом и машинами-поливалками. Дома мне устроили теплый прием с тортом и водочкой. Никто из наших меня в смерти Лорен, конечно же, не винил. Все были рады, что этот кошмар скоро закончится и мы заживем все той же беззаботной жизнью. Наше безумное семейство переживало небывалый творческий подъем. Лиз пристроила три свои работы в хорошую частную галерею, и на одну статуэтку намечался неплохой спрос. Дэн играл в четырех ночных клубах, иногда за ночь по три сета, съездил на гастроли в Самару и Питер, денег неплохо стал зарабатывать и звездой себя почувствовал. Ну а Димыч готовил к выпуску свой фотоальбом «Всадники апокалипсиса». Тема была выбрана несколько странная, но именно на нее клюнуло одно крутое издательство. Дим гонял по городу и снимал катастрофы, делал шикарные черно-белые снимки дорожных происшествий. Там было все: настоящие эмоции, жизнь, смерть, огонь, ветер, ужас и счастье. Как-то, разглядывая их, я наткнулся на снимок покореженной «Ауди», улетевшей в кювет в пригороде. Рядом лежал труп парня. «Ауди» такая же, как у Дэна. Мне стало не по себе.
– Дурацкий снимок, – сказал я Димычу.
– Ты находишь? И чем же?
– Тачка на дэновскую похожа. Не публикуй его. Убери.
– Ну, не знаю. А сам снимок супер. Смотри, как тени легли. Не нужно пульс у парня трогать, чтобы понять – он мертв!
– Дим, сходи к врачу. Иногда мне кажется, что у тебя не все дома.
– Ладно, ладно. Это ты после того случая отойти никак не можешь. Успокойся.
Успокойся… Легко сказать! Мне предстояло еще пережить суд. Хотя адвокат смотрел на мое будущее с полным оптимизмом. Он уверял, что добьется оправдания. Но это еще не скоро. Объявлено, что в лучшем случае суд состоится в мае.