Больные вещи
Шрифт:
Что-то среднее между резким смехом и отрывистым рыданием ответило на его глупый вопрос.
– Нет, Квентин, я определенно не в порядке! А теперь уходи и оставь меня в покое.
– Пожалуйста, Изабелла, я должен поговорить с тобой, - настаивал Квентин.
Внутри возобновился ужасный плач вместе со звуком жидкости, непрерывно капающей в металлический таз.
– Нет, Квентин. Я не позволю тебе видеть меня такой.
Сам Квентин не желал видеть свою сестру в таком печальном состоянии физического страдания, но он знал, что должен поговорить с ней и попытаться понять
– Я вхожу, Изабелла, - сказал он и медленно открыл дверь.
Несмотря на ее протест, Квентин вошел в сарай. Внутри постройки было темно и пыльно, но вторжение дневного света показало весь ужас внутри. Его сестра сидела на корточках, обнаженная, в большой металлической ванне, наполненной кровью.
Онa былa залитa кровью Изабеллы. Ибо это была часть ужасного проклятия его сестры. Раз в месяц, во время женской менструации, у нее текла кровь не только из ee женского портала, но и из всех отверстий ее тела, включая поры ее кожи. И это было не самым ужасным аспектом ее недуга. Чтобы не истечь кровью, она была вынуждена глотать то, что истощало ее тело.
В ужасном акте само-вампиризма бедной Изабелле пришлось пить собственную кровь, чтобы выжить.
Когда он вошел, его сестра рыдала.
– Пожалуйста, брат... отведи глаза от моего стыда.
Квентин сделал, как она сказала, вместо этого сосредоточившись на земляном полу сарая. Его разозлило то, что его сестра стала жертвой такого отвратительного недуга.
– Изабелла, тебе нечего стыдиться. Как и мы с Тревором, ты невиновна в этом.
Он слушал, как она окунает фарфоровую чашку в лужу крови вокруг нее и с сильной жаждой глотает жидкость собственного тела. От шума его чуть не вырвало.
– Мое единственное преступление - это грязное имя Деверo. Это наш дорогой покойный патриарх навлек на всех нас это ужасное проклятие. Я надеюсь, что его языческая душа будет гореть в аду всю вечность!
Ее брат был потрясен, услышав, как она так жестоко отзывается об их отце. Когда-то Изабелла была гордостью и радостью Эверетта Деверo; "папина дочка" во всех смыслах. Но ее нынешнее состояние отчаяния и недомогания значительно изменило ее мнение о нем.
– Но, что сделал наш покойный отец, чтобы разжечь гнев ведьмы и навлечь такое ужасное проклятие на эту семью?
– спросил он.
Он поднял глаза с пола и посмотрел на сестру. Она сидела, кровь капала и текла из ее носа, рта и ушей. Ровный поток тек из обоих глаз, стекая по ее алебастровым щекам алыми слезами.
– Разве письмо Тревора не раскрыло тебе, какой позор и разврат навлекли на этот дом наши дорогие родители?
– спросила она. Когда она посмотрела на него, ее глаза расширились.
– Боже всемогущий, Квентин!
Изабелла заметила его личное беспокойство еще до того, как он сам почувствовал жгучую боль в носовых проходах. Из его левой ноздри выползала длинная черная многоножка, ее многочисленные лапы пытались освободиться. Онa упалa на пол, вся в крови и слизи. Квентин попытался раздавить назойливое насекомое каблуком своего ботинка, но оно ускользнуло, прыгнув по грязи пола и исчезнув
Квентин вытер кровавые сопли со своих ноздрей, жестом, который теперь был больше привычкой, чем сознательным намерением.
– Нет, он сказал только, что отец умер и что Моджо Мама наложила проклятие на нашу семью. Он не вдавался в подробности.
Из сосков Изабеллы текли тонкие струйки крови. Униженная, она скрестила тонкие руки на груди и всхлипнула.
– Тогда иди и потребуй, чтобы он все тебе рассказал. Я не могу говорить об этом ужасном деле!
Квентин рассматривал жалкое тело своей сестры, сидящей в ванне с застывающей кровью.
– Изабелла... если бы я только мог отменить это ужасное проклятие.
– Возможно, ты сможешь, брат, - сказала она.
– Но сначала поговори с Тревором.
Она опустила голову. Кровь скапливалась из отверстий вокруг фолликулов ее черных волос, превращая ее прекрасную гриву в отвратительный гнойный беспорядок.
– А теперь иди. Оставь меня на произвол судьбы.
Не зная, что сказать, чтобы облегчить ее страдания, Квентин тихо закрыл дверь и повернулся к дому. В нем вспыхнул гнев. Он должен встретиться с Тревором лицом к лицу и потребовать, чтобы тот объяснил, в каком чистилище они оказались.
Когда он вошел в заднюю дверь и направился к главному залу, он подумал о том, каким он застал особняк Деверo по возвращении с войны: обветшалым, покинутым доверенными слугами и пребывающим в состоянии вечного упадка. Его мать, Розалинда, тогда была жива, но только в физическом смысле. Ее ум - когда-то такой острый и полный хорошего настроения - ушел в себя. Квентин застал ее в ступоре, порожденном безумием и опьяненной алкоголем и морфием. Она с трудом узнала, кто он на самом деле. Но, насколько он мог судить, ее не тронуло проклятие Деверо... не с ужасными алиментами, от которых страдали Квентин и его родственники. Нет, ее мучения пришли позже... через несколько ночей после его неожиданного возвращения.
Квентин выбросил из своих мыслей ужасную судьбу матери. В данный момент у него на уме были более срочные вопросы. Молодой человек толкнул двойные двери большой гостиной.
– Тревор!
– крикнул он.
– Тревор, я должен поговорить с тобой немедленно!
Когда он вошел в дверь гостиной, ему показалось, что он входит в раскаленное добела чрево доменной печи. Несмотря на влажность и жару летнего дня, Тревор поддерживал огонь в огромном мраморном камине. Но, с другой стороны, у его старшего брата были причины поддерживать огонь с утра до ночи.
Закутанный в темное шерстяное одеяло, Тревор повернулся и посмотрел на него.
– Тогда говори, брат. Я здесь... как всегда.
Квентин намеревался подойти к брату без колебаний, но отвратительный запах разложения, наполнивший комнату, заставил его задохнуться и подумать об отступлении. Однако он стоял на своем и прикрыл нос платком из жилетного кармана. Пересекая освещенную огнем комнату, он обнаружил толстый ковёр зеленых мух и черных мошек, кишащих на бархатных портьерах и подушках мебели... ждущих, жаждущих, но не решающихся приблизиться к огню..