Большая Берта

Дар Фредерик

Супруги не осмеливались взглянуть друг на друга.

Телефонный звонок в час ночи! Найдется немало людей, для которых такое треньканье прозвучало бы сигналом к концу света.

Я поискал аппарат и обнаружил его на столике из фальшивого дуба, выкрашенного под мрамор. Поколебался для вида, затем снял трубку и произнес «алло» надтреснутым, тихим, лишенным обертонов голосом.

На другом конце провода женщина скороговоркой осведомилась:

— Могу я поговорить с месье или мадам Надисс?

— Мадам Надисс слушает, — не моргнув глазом ответил я, добавив в голос прокисшего уксуса.

— Это Тереза. Скажите, у вас есть новости?

— Нет!

Мне

показалось, что в трубке послышался невнятный шум и тут же смолк.

— У меня тоже, — сказала Тереза. — О, как я расстроена, если в вы знали…

— А что случилось?

— Я перезвоню завтра, тороплюсь. Извините.

Связь прервалась. Я положил трубку. Парочка таращилась на меня одновременно испуганно и вопрошающе.

— Кто такая Тереза? — спросил я.

Я обращался исключительно к продавцу побрякушек. Мужчины в целом легче проговариваются.

Он покачал головой.

— Не знаю. — Затем обратился к жене: — У тебя есть знакомая Тереза, золотце?

— Нет.

А не водят ли они меня за нос, эти плакальщики? Неужто толстуха была права и убитые горем супруги заливают нам баки?

Я рухнул в кресло, жалобно позвавшее на помощь, сложил руки на животе и благосклонно уставился на хозяев.

— Возможно, вы вовсе не те, за кого себя выдаете, — ласково произнес я. — В таком случае я покажу вам, каков я на самом деле, и мы будем квиты. Позвонила женщина, потребовала мадам Надисс. Назвавшись Терезой, она разговаривала как старинная приятельница и спросила, нет ли у вас новостей. Вы по-прежнему ничего не понимаете?

Хозяева в такт покачали головой.

— Нам нечего понимать, — стояла на своем облезлая крыса. — Какая Тереза?

Она задумалась (или притворилась задумчивой).

— Нет… Не припоминаю. Тереза… Это имя мне ничего не говорит. Я знавала одну Марию-Терезу, когда училась в школе, но не встречала ее с выпускного вечера. Больше эта женщина ничего не сказала?

— Сказала. Она очень расстроена и торопится.

— Куда торопится? Зачем?

— Вот и я спрашиваю, куда и зачем.

Мадам Надисс, очевидно, решила заключить со мной союз (фигурально выражаясь, разумеется). Она долго и нудно кашляла, пытаясь прочистить горло, и наконец прохрипела:

— Послушайте, господин комиссар, кажется, вы нас в чем-то подозреваете, но я не знаю в чем. Вы принимаете нас за лжецов… Так нельзя. У нас есть несчастный ребенок, ступивший на кривую дорожку. Еще в детстве он проявлял дурные наклонности и вел себя не так, как другие дети. Его показывали врачам, невропатологам… Безрезультатно. Мы не виноваты, видит Бог. В прошлом году я даже возила его в Лурд в надежде на чудесное исцеление. Мы честные люди, спросите любого в нашем городке. Несем свой крест со смирением, на какое способны. Когда мы утверждаем, что сестра не приходила сегодня сюда и не звонила, то говорим правду. Когда клянемся всеми святыми, что не знакомы с Терезой, значит, мы действительно не ведаем, кто она такая. Мне неизвестно, что произошло в доме моей сестры. Мы ничего не знаем, и вы зря теряете время.

— Ошибаетесь! — раздался зычный голос Берты. Она весьма эффектно обставила свое возвращение в гостиную.

— Вы обнаружили беглецов, дорогая? — живо поинтересовался я.

— Ну не беглецов, но кое-что обнаружила! — последовал загадочный ответ.

Ее глаза горели алчным блеском, мясистые щеки раскраснелись. Толстуху распирало от гордости, фривольный наряд вот-вот должен был лопнуть.

Ах, благородная воительница! Порою я задаюсь вопросом: а не походила ли Жанна д’Арк на Берту? Как вы думаете?

Хрупкая девчушка из деревеньки Донреми? Нет, я никогда не попадался на эту удочку! Скорее я вижу ее закаленной ветрами и снегами бродягой, нашу мисс д’Арк. Крупная, пышная, чумазая и надменная, скорая на расправу, щедрая в любви и отчаянная выпивоха. Настоящая Жанна д’Арк — персонаж Рабле, а не житий святых. Вылитая Берта! Огромная, щедрая, загоняющая насмерть лошадей и самцов. В кулачном бою она дюжину крепких мужчин отправит к праотцам, а потом будет нежно мурлыкать у походного бивуака. Личность! Ее изображение было бы более уместно на стенах казармы, а не на витражах собора! Лицо Франции, одно из лиц. По крайней мере, более живое и привлекательное, чем постная физиономия, изображенная в школьных учебниках по указке нашей святой матери Церкви. И не голосам подчинялась Жаннетта, а своей безудержной натуре. Не апостольшей она была, а бунтаркой, что вполне по-французски. На старости лет, когда окончательно впаду в маразм, по ночам, при свечах я напишу свою «Жанну д’Арк» (все пишут, а чем я хуже!) в трех действиях и одном фатальном бездействии. Поставят мою пьесу во Дворце спорта с Иваном Ребровым в главной роли. Можете уже заказывать билеты, представление не за горами. А пока я не удержался и вставил в лирическое отступление краткий замысел будущего творения, больше похожий на библиографическую справку. Прошу прощения, любимый конек есть у всех, у Жанны д’Арк он тоже был…

Итак, Берта возвратилась…

Правую руку она держала за спиной, затем плавным движением фокусника сунула ее под нос зрителям. В пальцах-сардельках была зажата фотография.

— Взгляните! — прогудела удачливая кладоискательница.

— Это снимок нашего бедного Шарля, — всхлипнула мадам Надисс и подалась было вперед, чтобы вернуть свое достояние, но получила отпор.

— Руки прочь! — рявкнула Берта. — Документ будет подшит к делу.

Я всмотрелся в лицо парня. Молодой Надисс и впрямь был отмечен судьбой. Не рожа, а сигнал об опасности: «Осторожно: законченный подонок». Порочный, хитрый, испорченный до мозга костей. И другим он стать не мог, это было выше его сил. Безнадежный случай.

На снимке Шарль Надисс оседлал перила, словно ковбой необъезженную кобылу. Видно, намеревался укротить деревяшку.

Ликование толстухи вызывало недоумение. Она уже облизывалась, предвкушая мою реакцию, удивлялась, почему та запаздывает, и нетерпеливо хрюкала:

— Ну? Эй! Ну же!..

Судя по ее поведению, к нам в руки попал ценнейший трофей. Китиха торжествовала, как тот немецкий солдат в сороковом году, что в одиночку взял в плен целый французский полк, приказав другим полкам помыть посуду в ожидании его возвращения.

На меня же нашло затмение. Конечно, я не без интереса разглядывал портрет юного мерзавца, но вывешивать флаги, брызгать слюной, бить в литавры, рыдать от счастья казалось мне излишним, неуместным, даже непристойным!

— Да что же вы, прости господи, так ничего и не видите? — вспылила моя помощница.

— Тысяча извинений, голубушка, но вы загадываете загадки типа «иди туда, не знаю куда».

— Пиджак!

— А что с ним?

— Черт побери, да вашим глазам нужны костыли! А я-то поносила старого Берю за то, что он стрелки на башенных часах в упор не видит! Завтра же отправляйтесь за линзами! И возьмите потолще!