Большая душа
Шрифт:
В углу, за ширмой, куда втолкнула своих друзей Лиза, стоял большой окованный железом сундук, прикрытый ковром.
– Сидите пока что здесь… Нишкните!.. Дохнуть не смейте, не то услышит старуха – беда! – шепнула она им, после чего опрометью кинулась в переднюю, где все так же трезвонил колокольчик.
– Господи, что теперь будет! – чуть слышно простонал Веня; его маленькое сердце бешено колотилось в груди.
– Да ничего особенного и не будет вовсе! – беспечно тряхнув кудрями, шепнула Дося. – Придет и уйдет злая ведьма, а не то спать завалится… Не всю же ночь она будет здесь сидеть. А как уснет, мы и зададим
Но Веня, похоже, не находил ничего занятного в «приключении», и одна мысль о том, что Велизариха может обнаружить их убежище, приводила его в ужас.
Вдруг он задрожал и так крепко схватил Досю за руку, что та едва не вскрикнула, и, с трудом выговаривая слова, прошептал:
– Старуха… она вошла… она здесь… уже! Ты слышишь, Дося?
Звонок тем временем смолк… Теперь было слышно, как с грохотом опустился под Лизиной рукой тяжелый крюк на входной двери, и старуха вошла в прихожую.
Глава VII
– Так я и знала! Так и чувствовала! Лентяйкой была, лентяйкой и осталась! Говори, не говори тебе, мать моя, – все едино… Что тебе приказывать, что воду в решете носить, – одно и то же… Опять ковры не вытряхала нынче? Ишь, пыли накопилось сколько… И керосином воняет… Верно, опять у тебя керосинка коптила? Небось, зажгла ее, а сама играть во двор с ребятами побежала? Куда как хорошо! Распрекрасное дело! И потом, сколько тебе раз говорено, Елизавета, чтобы диван с дороги к стенке отодвинула. Каждый раз я натыкаюсь на него и коленкой стукаюсь…
– Да мне одной не сдвинуть его, Аграфена Степановна, тяжелый больно, – в ответ на скрипучий, ворчливый голос хозяйки прозвучал в соседней комнате звонкий, взволнованный голосок Лизы.
– Тяжелый больно! Больно тяжелый! – насмешливо и зло передразнила девочку хозяйка. – Удивительно, какая «принцесса на горошине», подумаешь! Тяжело ей, видите ли, диван с места сдвинуть! А небось забыла, как у себя в деревне и не такую еще тяжесть – почище на себе таскала. Разленилась ты, мать моя, да и ветрена больно стала, вот что!.. Ветер-то у тебя в голове бродит, и заботы нет никакой о том, чтобы хозяйке угодить получше. Вот сейчас опять: стою у двери, звоню-звоню, а она и ухом не ведет… Ей и дела нет, что хозяйка с дачи вернулась усталая, что хозяйка покоя желает…
– А может быть, Лиза и сама уснула, Аграфена Степановна? Мудрено ли? Девочка встает с петухами и целый день на ногах за работой… Мы и то не раз удивлялись с Юрой, как много она работает… – послышался чей-то голос, нежный и тихий, внезапно прервавший речь старухи.
Дося и Веня при первом же его звуке невольно переглянулись в своем уголке за ширмой.
Незнакомый голос невидимой Лизиной заступницы сразу расположил их к себе.
– Кто это? – чуть слышным шепотом спросила
Но Веня в ответ только отчаянно замахал руками:
– Что ты! Что ты! Господь с тобой! Молчи уж, молчи, ради Бога… Еще услышит Велизариха, – зашикал он.
Но Велизариха сейчас ничего бы и не услышала. Ее скрипучий голос снова задребезжал, заполняя все углы своими резкими звуками.
– Напрасно, совсем напрасно вы так думаете, милая барышня: работы у моей Елизаветы не больше, чем у другой прислуги, только больно копается она с делами и поэтому кажется, что она с утра до ночи занята. Так-то! А совать носик туда, где вас не спрашивают, не следует… Я бы на вашем месте озаботилась лучше, как бы денежки внести вовремя, к сроку. И мне хлопот меньше, да и вам – неприятностей, – с каждым словом все больше раздражаясь, ворчала старуха.
Нежный детский голос снова зазвучал в ответ на ее слова:
– Аграфена Степановна, милая, да где нам взять денег, когда их нет у нас?.. Или вы думаете, что мы с братом только притворяемся, что мы небогаты? Так ведь, имей Юра возможность заплатить в срок, он бы заплатил, и я бы отвезла вам деньги даже на дачу, а не караулила бы вашего возвращения целыми вечерами у окна только для того, чтобы умолить вас не продавать наши вещи до взноса. Ведь подумайте только: если вы продадите Юрино теплое пальто, которое мы у вас заложили в марте, в чем он будет ходить в консерваторию и на уроки зимой? Или сервиз наш!.. Пропадет сервиз – единственная оставшаяся нам фамильная вещь… Ах, Господи, я и представить себе не могу, как это будет больно и обидно Юре!..
Тут голос девочки дрогнул и прервался. Кажется, она заплакала.
Но на Велизариху переживаемое ее собеседницей горе, по-видимому, отнюдь не подействовало.
– Пальто, говорите, надо? Сервиз фамильный жалко? Не в чем ходить по урокам и в консерваторию братцу будет? Хи-хи-хи… – отвратительно захихикала старуха, словно издеваясь над гостьей. – А кто велит ему, вашему брату Юрочке распрекрасному, кто велит ему в консерватории прохлаждаться да по грошовым урокам бегать, когда он мог бы поступить на место куда-нибудь в банк или контору?.. Слава Богу, с образованием достать работу завсегда и повсюду можно.
– А как же его учение? Его игра на скрипке? Ведь Юра – талант! Ведь у него впереди широкая дорога! Сам профессор сказал, что из него со временем выйдет прекрасный скрипач, – снова взволнованно зазвучал дрожащий голос девочки.
Но тут старуха уже громко расхохоталась в ответ:
– Эх, милая барышня, милая барышня, когда-то еще это будет! А пока ваш братец распрекраснейшим музыкантом сделается, вы с ним с голоду помрете. Много ли эти уроки его вам дают? Небось и сейчас он на уроке, а вас ко мне прислал…
– Нет, это не Юра меня прислал. Я сама пришла, зная, что подошло время выкупа наших вещей, а денег на это нет, и скорой получки ниоткуда не предвидится. Вот я и пришла просить вас как-нибудь подождать… Отсрочить продажу вещей наших… Аграфена Степановна!.. Будьте добры, пожалуйста, ну, хоть месяц еще подождите, хорошая, милая!..
Тут нежный голос задрожал сильнее… Трогательные, молящие нотки зазвучали в нем, нотки, способные растопить сердце самого черствого, жестокого человека.
Однако они нисколько не тронули души Велизаровой, а напротив, как будто еще больше ожесточили ее.