Большая игра

Смит Дэн

— Изобрази-ка рев лося, — прервал тишину папа.

Набрав полную грудь воздуха, я сложил руки рупором и попытался издать звук, которому меня учил отец:

— Хууум! Хуум!

Он нахмурился.

— Сносно, хотя так скорее не лоси ревут, а старики храпят. Может, олениха лучше получится?

Как я ни старался, олениха у меня кричала словно котенок, которого решили утопить. Папа покачал головой и переключился на дорогу.

Мечтая оказаться подальше отсюда, я закрыл глаза и сказал:

— Прости.

— У тебя все получится,

Оскари, — повторил отец уже раз в пятый. Казалось, он сам себя пытался убедить в том, что я его не опозорю. — Все, что тебе понадобится, я сложил в квадроцикл. Но если ты хорошо меня слушал, то справишься сам. Когда мне было тринадцать, мы на своих двоих на охоту ходили… Так, теперь скажи, какие два предмета — твои самые надежные помощники?

— Э… м-м-м…

— Ну же, Оскари, два предмета.

— Ножик.

— Да.

— И охотничьи спички.

— Точно. Дома не забыл?

— Нет. Все здесь. — Я показал на нож, висевший на поясе, и похлопал себя по карману куртки, где лежала металлическая коробка со спичками.

— Молодец. С таким набором ты выживешь в любых условиях. Всегда носи его при себе. Не клади нож и спички в рюкзак — потеряешь. Если окажешься на краю гибели, они тебя спасут.

— Я же всего одну ночь проведу в лесу, — храбрился я.

— Не важно. В лесной глуши ночи долгие. А спички и нож тебя согреют и накормят, даже если все пойдет наперекосяк. И не забывай, тебе еще лук дадут.

От одной мысли об этом луке все внутри меня леденело.

Вздохнув, я отвернулся к окну. Грязное стекло отзывалось дребезжанием на каждом ухабе. Оставив нашу деревню далеко за лесом, мы пробирались к подножью горы Акка — самой высокой в округе.

Позади нас, на прицепе, то и дело подпрыгивал папин квадроцикл. Казалось, что он вот-вот оживет, разорвет ремни, сжимающие его облупившиеся зеленые бока, и умчит на свободу. С тех пор как я себя помнил, папа все время чинил этот вездеход, докупал к нему детали и вздыхал, что мы не можем позволить себе новый.

За нами ехали, выстроившись в ряд, ржавые пикапы и кроссоверы. Одни тащили старые расшатанные фургоны, другие были завалены охотничьим снаряжением, и брезент, защищающий его, громко хлопал от порывов ветра. Я посмотрел на эту процессию, и у меня подкатило к горлу: все мужчины, взбирающиеся на гору в этих машинах, хотели посмотреть, как я пройду испытание. Ждали, что такой хилый и неуклюжий мальчишка не выдержит его.

Мама всегда считала, что я из тех, кто «медленно запрягает». Когда я приходил из школы весь в синяках, она делала мне горячий шоколад и говорила, что со временем я стану крепче и сильнее, чем Ристо и Броки, а вот они умнее меня не вырастут. Папа улыбался и одобрительно кивал.

Он любил повторять: «Крепче, сильнее и умнее. Однажды ты станешь больше, чем просто охотник».

Правда, с тех пор, как мамы не стало, отец уже совсем не улыбался.

Слева от дороги виднелась гора Акка, которую окружали

скалы и бесчисленные сосны. Густой весенний лес был полон мрака и живности. Меньше всего сейчас мне хотелось думать о его обитателях: медведях, способных одним ударом оторвать голову человеку; кровожадных росомахах размером с крупную собаку, чьи острые зубы запросто переламывали кость. Мама мне раньше рассказывала и про других лесных жителей. Аятара, лесная дьяволица в обличии дракона, могла убить одним взглядом. Оборотень Нэкки, живущий в болотах и озерах, утаскивал людей на дно. Конечно, это страшилки для маленьких, но мне всегда нравилось, как мама садилась на краешек моей кровати и рассказывала легенду, а потом целовала в лоб и выключала свет. Она знала много сказок.

— Ты о маме думаешь? — спросил папа тихо. — Я всегда вижу, когда ты ее вспоминаешь.

Я промолчал.

— Мне ее тоже не хватает, — добавил папа шепотом, будто не хотел в этом признаваться.

В другом окне я увидел пропасть без дна. Если бы отец сейчас крутанул руль вправо, то мы бы сорвались и долго-долго летели до земли.

— Я кое-что для тебя припас, — сказал папа и начал рыться в бардачке. Чего там только не было: мятые бумажки, патроны для винтовки, старый нож с костяной ручкой, обрывки бечевки и открытая пачка сигарет. Он вытащил сложенную в несколько раз бумагу и протянул мне ее со словами:

— Держи, это тебе.

— Что это? — спросил я, наклоняясь вперед и протягивая дрожащую руку.

Желтая от старости бумага пахла бензином. Она была плотной, но затертой на месте сгибов.

Папа вытащил сигарету, бросил пачку обратно и захлопнул бардачок. Потом закурил и приоткрыл окно на сантиметр. Весь дым полетел мне в лицо, и я отодвинулся в угол, где не сквозило.

— Ну же, открывай, — настаивал отец.

Немного поколебавшись, я не дыша развернул бумагу — это был старый рисунок.

— Это карта? — я узнал пару мест, нарисованных на ней: дорогу, по которой мы проезжали, и лес слева от нас. А повыше, у подножья Акки, конечная цель нашего пути — долина Черепов. В самом низу карты была нарисована наша деревня.

— Видишь, где красным крестом помечено? — спросил папа.

Я провел рукой по затертой, шероховатой бумаге.

— Нашел. Что это за место? — поинтересовался я, не отрывая пальца от красной метки. Похоже, кто-то нарисовал ее фломастером совсем недавно.

— Это наш с тобой секрет, — ответил папа. — Поляна, на которой ты встретишь оленя. — Отец отпустил руль и широко развел руки: — Вот такого самца с большими рогами.

— Он там водится, да? — Я смотрел на красный крест и уже чувствовал притягательность этого места. Помню, мама говорила, что моим трофеем станет олень, что мне его подарит лес.

— Да. Поезжай туда, дождись рассвета и найди тропу под ветром.

— Хорошо, — я оторвался от карты и посмотрел на папу. — Я умею приманивать оленей.