Большая игра
Шрифт:
Но вот я потерял его из виду — люди Хазара затолкали президента в камеру. Хлопнула крышка, щелкнули засовы, и, чтобы морозильник наверняка не открылся, его обмотали зелеными грузовыми ремнями.
Хазар следил за тем, как от вертолета его люди протянули толстый трос и пропустили его через крепежные ленты. Повернувшись к Моррису, Хазар ухмыльнулся:
— Вот видишь, и ждать долго не пришлось.
— С таким грузом мы в два раза медленнее полетим, — проворчал Моррис.
— Расслабься, мы сейчас упаковали самый большой в мире подарок. — Хазар артистично
— По мне, так лучше б сразу его пристрелил, — буркнул Моррис.
Они сели в вертолет, мотор шумно заработал, и лопасти пришли в движение.
Сделать все
«Лес беспристрастен».
Слова Хамары вновь и вновь раздавались у меня в ушах. Я соскользнул с валуна и поправил перекинутый через плечо лук. Мох, которым я проложил колчан, надежно удерживал стрелы.
«Он каждому посылает испытание по силам».
Поднимая с земли облака снега, лопасти винта шумно разрезали воздух, и я не боялся, что меня услышат. Надеясь не попасть на глаза бандитам, я побежал по краю поляны, прячась за сухими березками и перепрыгивая камни. Обогнув плато, я оказался у хвоста веролета.
«Надо прислушаться к нему…»
Я спрятался за двумя сросшимися, как сиамские близнецы, соснами и достал нож. Прильнув к шершавой коре, я смотрел, как в вертолет взбирается последний солдат Хазара.
«…и сделать все, чтобы поймать добычу».
Как только он скрылся в салоне, я рванул с места. Я не бежал, а летел по земле, не обращая внимания на поднявшийся вокруг вертолета ураган снега. Песок и хвоя секли мне лицо, но я только сильнее сжимал рукоятку ножа и бежал, бежал, бежал.
Передо мной была одна цель — морозильная камера. Я должен был забраться на нее, пока не взлетел вертолет.
«Лес беспристрастен».
Руки двигались быстро, как поршни; ноги — как две стальные пружины.
«Он каждому посылает испытание по силам».
Дверь вертолета закрылась. Я крепко стиснул зубы и сделал последний рывок.
«Надо прислушаться к нему…»
До морозильника оставалась пара метров. Я почти добежал. Еще чуть-чуть.
«…и сделать все, чтобы поймать добычу».
Я развел руки, оттолкнулся от земли и с глухим ударом приземлился на морозильник. Воздушный вихрь захлопал камуфляжной сеткой и сорвал с головы шапку. Увидев вблизи металлический трос, я сразу понял, что перепилить его не удастся, и завел нож под один из зеленых ремней, в надежде, что крепежные ленты окажутся податливей. У меня был острый нож, но крепкий нейлон никак не хотел рваться, и мне пришлось с усилием водить лезвием взад-вперед, перепиливая плотный материал миллиметр за миллиметром.
Полозья вертолета оторвались от земли, и он начал набирать высоту, поднимая за собой трос. Когда он натянулся, я понял, что у меня осталось всего несколько секунд. Но как перерезать четыре ремня за такое короткое время? Переполнявшие меня азарт и страх сменились неуверенностью. Когда я бежал к вертолету, то не сомневался, что мой план сработает. Теперь я точно
Нож перерезал первый ремень, и его концы тут же разлетелись в стороны от сильного ветра. Я схватился за вторую ленту, но тут…
Трос потянул морозильник вверх, и он накренился, а потом резко оторвался от земли, унося меня с собой в небо.
Я так неистово сжимал ремень, что даже костяшки пальцев побелели. Посмотрев на свою левую руку, я мысленно приказал ей разжаться, но пальцы меня не послушались. Надо было скорее прыгать на землю, а я только крепче цеплялся за морозильник. Может, мной правил страх, а может, это мое тело решило остаться с президентом — сделать все, чтобы не упустить свою добычу.
Еще мгновение, и прыгать было уже поздно. Вертолет быстро набирал высоту.
Повинуясь инстинкту, я по самый локоть завел руку, в которой сжимал нож, под ремень, и вцепился в прочный нейлон, словно моя жизнь зависела от него. Вертолет уносил меня все выше и выше.
Когда папа первый раз заставил меня прыгнуть в озеро Туонела, я думал, что захлебнусь, что накки утопит меня, что на илистом дне я встречу свою смерть. Это все были детские страхи по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас. Ветер раскачивал морозильник на страшной высоте, а я лежал на нем ни жив ни мертв. Я оцепенел от страха и не мог пошевелиться, как заяц, на которого охотник наставил яркий фонарь.
Ужас сковал меня. Руки, как окаменелые, приросли к ремням, а ноги, как тиски, обхватили морозильник с такой силой, что казалось, он вот-вот треснет. Глаза я зажмурил так сильно, что они заболели.
Ветер залетал под куртку, трепал камуфляжную сетку, крутил в воздухе морозильник. Все вокруг меня дрожало и гудело. Воздушный вихрь не давал открыть глаза, и я слышал только свист и завывание ветра у меня над ухом.
Целую вечность я пролежал, не открывая глаз, в ужасе прильнув к болтающемуся в воздухе морозильнику. А потом страх начал рассеиваться. Нет, я еще был напуган, просто боялся уже не так сильно. Решив, что страх — плохой помощник, когда дело касается спасения жизней, я взял себя в руки и открыл глаза.
От ветра тут же потекли слезы. Соленые ручейки побежали по щекам, совсем как вчера, когда я ехал на квадроцикле через лес. Я часто-часто поморгал, чтобы вернуть себе способность видеть, а потом глубоко вдохнул холодный свежий воздух, собрался с духом и посмотрел вниз.
Величие диких гор поразило меня. Испугало. Восхитило.
Такой красоты я в жизни еще не видел. Мы летели над вершинами деревьев к склону горы Акка. Туда, где мерцающий зеленью бор простирался вдаль, как бескрайнее море. Меж деревьев не было видно снега, только легкий туман покрывал землю. Казалось, что привидения выбрались из-под земли и разлетелись по лесу, прячась в зарослях папоротника, между сосен и елей. Я не мог оторвать глаз от острых скал, возвышавшихся до самых небес над поверхностью изумрудного моря; от туч, купающихся в солнечном золоте; от горных рек, сияющих брильянтом.