Большая книга ужасов 2014 (сборник)
Шрифт:
А Европа похожа на снежок. Мы на астрографии ее так и называли — Снежок.
— Хватит мечтать! — рыкнула Груша.
Я перестал мечтать и полез вверх.
Корабль меня не разочаровал, внутри был не менее маразматичен, чем снаружи. Места в «бутылочных» кораблях не очень много. Насколько я помнил, существовало всего две модификации — трехместная и пятиместная. «Валендра» оказалась трехместной яхтой, предназначенной для туристических перелетов внутри системы. Ну и до ближних рубежей тоже.
Я преодолел тесный шлюз и оказался в коридоре. Он тянулся вдоль правого борта, а вдоль
Коридор меня ужаснул. Во-первых, он был выкрашен розовым. А во-вторых, было еще хуже — по розовому цвету мелким и каким-то квадратным почерком были написаны стихи. Сначала я подумал, что стихи Грушины, но, вчитавшись, узнал «Карнавал» Михаила Юрьевича Лермонтова и понял, что все гораздо серьезнее. Нет, я, конечно, Михаила Юрьевича уважаю, но…
Короче, что-то во всем этом было ненормальное. Интересно, как Груша проходит медкомиссию с такими особенностями? Завезет нас неизвестно куда, сунет в руки по ультразвуковому лому, и будем мы там рыть какой-нибудь тоннель. Или возводить монумент. Скажем, той самой загадочной Валендре, в чью честь названа наша старая калоша.
Из-под потолка послышался голос Груши:
— Дорогие пассажиры! Займите свои места по штатному расписанию, через четыре минуты наш корабль отправляется в полет.
И в качестве добавки:
— Тимоня, черепашка моя, быстро в рубку! Размажет по стенкам — я соскребать не буду!
Я представил свои выжатые внутренности рядом с бессмертными строками: «Несчастье будет с вами в эту ночь…» — и поспешил в рубку.
Барков уже был там — сидел смирно в крайнем правом кресле. Мне издали даже показалось, что он вроде как пребывает в бессознательном состоянии. Вообще-то, честно говоря, я не сразу разглядел Баркова, а первым делом заметил маленького утконоса, свисающего мордой вниз с потолка. Чучело! Утконос покачивался в струях воздуха из кондиционера и блестел глазами. Как, интересно, Груша тут собирается осуществлять навигацию? Ведь сушеная полувыдра чуть не половину экрана перекрывает…
Я ткнул утконоса пальцем в нос. Он оказался на удивление упругим.
— Твой, что ли? — спросил Баркова.
— Не, Лины.
Оказывается, сокращенное от Аполлинарии — Лина. Интересно, а мне ее так можно называть? Нет, мне, наверное, нельзя…
— И зачем тут сушеный недозверь нужен? — задал я вполне логичный вопрос.
— Не знаю, — осторожно сказал Барков. — Может, для того, чтобы сглаз отваживать?
— Что отваживать? — не понял я.
— Сглаз.
— Что такое «сглаз»? — снова не понял я.
— Сглаз — это когда к тебе неудачи привязываются, — пояснил Барков. — Видимо, Лина увлекается мистикой. А может, и нет.
— Чем?
— Мистикой. Если хочешь, я расскажу…
Рассказать Барков не успел — в рубку протиснулась обладательница мумифицированного яйцекладущего млекопитающего. Интересно, что у них на «Блэйке» произошло, если Барков знает про какие-то там сглазы? Я вот не знаю. Надо будет как-нибудь расспросить его поподробнее.
Груша с трудом уместилась в центральном кресле и приняла шкиперский вид. Наверное, сейчас толканет какую-нибудь
И Груша меня не подвела.
— Ну что, покойнички, полетели? — спросила она и, не дожидаясь ответа, активизировала автопилот.
Здорово! «Ну что, покойнички, полетели?» Если верить легенде, именно так сказал легкомысленный капитан «Королевы Мэри», после чего круизер исчез где-то в районе Синей Колыбели. Вместе с двумя тысячами пассажиров.
Завыли насосы, со всех сторон в рубку потекла густая розовая субстанция.
— Что это?! — дернулся Барков.
— Ничего страшного, — успокоила Груша, — просто амортизационная жидкость. Неудобства временные, только на период первичного ускорения. Вы быстро привыкнете.
Груша премило поморгала, достала баллончик и вбрызнула в глаза жидкие линзы.
— Дай мне… — потянулся было и я, но Груша баллончик спрятала.
— Она прибывает, — сообщил сбоку Барков.
Розовые сопли действительно прибывали с угрожающей скоростью. Они были холодные, неприятные и добрались мне уже до подбородка.
— Корыто… — ругнулся я. — Чтоб это корыто провалилось…
Я захлебнулся.
С подобными устройствами я дела еще не имел, однако знал, что тут главное не дергаться и не задерживать дыхание, а то очень неприятно утонешь. А надо утонуть приятно. Поэтому я смело вздохнул и задышал — амортизационные сопли были насыщены кислородом, в них можно было не то что дышать, в них можно даже жить. По вкусу они напоминали клюквенный кисель, и питательность примерно такая же.
Справа от меня уверенно работала с сенсорным пультом Груша, а еще правее извивался Барков — пытался задержать дыхание. Но пытался недолго — Груша не глядя стукнула его кулаком в грудь, и Барков вздохнул.
Сопли заполнили всю рубку, нос корабля стал задираться, нацеливаясь в небо. Скоро он задрался окончательно, пошел обратный отсчет. Когда приятный механический голос произнес «зеро», «Чучундра»… пардон, «Валендра» рванула вверх.
Мы пропороли атмосферу, пропороли все орбиты и прыгнули к Луне. Причем почти в нее воткнулись — автопилот переложил курс буквально секунды за две, «Чучундра» пронеслась над пятнистыми кратерными просторами. Наконец мы вышли в космос.
Двигатели умолкли, под ногами чавкнуло, и сопли стали убывать.
Идем на Европу.
Глава 3. Поцелуй кувалды
Это так только красиво называется — гляциология.
Вроде как название благородное и что-то за ним такое есть, вроде как наука. На самом деле гляциология оказалась удивительно муторным и чрезвычайно скучным занятием.
На следующий день после прибытия, не дав ни вздохнуть, ни оглядеться, нас отправили на работу. Провели к лифтам и опустили в тусклые ледяные глубины Европы. Ни самой Европы, ни Юпитера мы не увидели. Зато увидели скучный стандартный холл, заставленный пластиковыми боксами, со множеством дверей и небольшим количеством людей, деловито снующих туда-сюда.