Большая книга ужасов - 5
Шрифт:
– Кис-кис-кис, – стал я его заманивать.
Вместе со своим «кис-кис-кис» я услышал чей-то тонкий голос. Я замолчал, прислушиваясь. И понял, что этот голос исходит от... кота.
– Ваня, идем за мной, – проговорил кот и повел головой – мол, пошли.
Я встал с кровати, обул тапочки и последовал за котом. Он целенаправленно шел вниз, временами поворачиваясь, чтобы увидеть, иду ли я за ним. Я шел за ним как заколдованный, этот кот вел меня. И привел на улицу, на задний двор. Толстым слоем весь участок застилали листья, они уже подсохли после вчерашнего ливня, но все равно были противно-мокрыми
Кот привел меня к темному углу, заросшему густым диким виноградом (оказывается, все-таки растительность тут была) и стал копаться в листьях.
– Ну вот, – расстроившись, пробурчал я. – Ты себе туалет роешь. Ну что ж, рой, а я пойду в кровать.
Едва я сделал шаг по направлению к дому, как услышал настойчивое, даже с приказными нотками «мяу!». Я развернулся как по команде. Кот укоризненно взглянул на меня и принялся дальше копаться в листьях. Он очистил от палых листьев не очень большой прямоугольный участок и, усевшись посередине, выжидающе посмотрел мне в глаза.
– Умный котик, – похвалил его я и решил лечь обратно в постель. Эка невидаль, кот копается в листьях.
Я снова повернулся, и снова кот настойчиво мяукнул. Я уже намеревался хорошенько пнуть животное, но внезапно по-новому посмотрел на вырытый прямоугольник.
Кот сидел на поваленной могильной плите...
Я проснулся, с ужасом осматриваясь. Это моя комната. Никакой могильной плиты нет. Ну и сон мне приснился. Я был весь мокрый, простыня тоже вымокла. Я пятерней причесался и откинулся на подушку. Слава богу, что это был сон, иначе моя голова просто разорвалась бы из-за вопросов, на которые нет ответов.
Внизу хлопнула входная дверь, послышался топот, и в комнату ворвалась мама. По ее виду я понял, что что-то случилось. Она была взволнованная и раздраженная. Что-то невнятно пробормотав, она выбежала из моей чердачной комнаты и вернулась через несколько минут. В ее руках был поднос с разрезанными апельсинами и лимонами, посыпанными сахаром.
– Ешь, – сказала она.
Апельсины я любил, так что два раза меня не надо было просить.
– Мама, что случилось? – поинтересовался я.
– Ничего.
– Но я же вижу – ты не в себе. Руки трясутся, глаза мечут молнии.
Мама улыбнулась:
– Какой ты у меня наблюдательный. А знаешь, что стряслось? Я сейчас чуть не побила ребенка от злости.
– Как? – едва не подавился я.
– А так. Иду я по базару и вдруг слышу за спиной хихиканье, причем смеялись явно надо мной. Я занервничала, подумала, что я грязная или к юбке что-то прилипло, но оказалось, что дело совсем в другом. Меня обогнала компания подростков примерно твоего возраста и стала показывать на меня пальцами, приговаривая: «Ведьма, ведьма!» Я разозлилась и сказала им, что вызову милицию или пожалуюсь директору школы, и только тогда они от меня отстали. Но все равно я чувствовала их недобрые взгляды до тех самых пор, пока не села в автобус. Ваня, мне в этом городе начинает не нравиться, я уже иногда жалею, что папа вышел в отставку и теперь мы живем тут.
Я внимательно выслушал маму, но пока решил не делиться с ней моими переживаниями
– Вот гады! В наше время таких пацанов становится все больше и больше. Мама, ты осторожно ходи по городу, носи с собой на всякий случай газовый баллончик.
– Да, я так и сделаю, – кивнула мама. Она уже успокоилась. – Сейчас я принесу тебе еще апельсинов, – проговорила мама, заметив пустое блюдо.
Пока она отсутствовала, я напряженно размышлял.
– Мама, расскажи мне о прабабушке, – попросил я. – Она умерла, мы теперь живем в ее доме, а я даже ничего о ней не знаю и никогда ее не видел.
Мама задумалась.
– Ну, Ваня, если ты ее не помнишь, то это ничего не значит. Она всегда была с тобой.
– То есть? – удивился я.
Мама погладила меня по голове, затем взяла в руку серебряный медальон, висевший у меня на груди столько, сколько я себя помню. Этот небольшой круглый медальон висел на серебряной цепочке. На нем были вырезаны какие-то символы, над значением которых я никогда не задумывался. Две вертикальные параллельные стрелочки, указывающие вверх, и горизонтальная черточка, пересекающая стрелочки почти у их основания. По виду похоже на перевернутую букву «П».
– Бабушка Валентина всегда была крепкой, сильной, моложавой женщиной. Она была очень везучей, деньги к ней лились рекой, часто она выигрывала в лотереи. А этот медальон, Иван, бабушка надела на тебя при рождении и сказала, чтобы его с тебя не снимали. Ну, я и не стала. Зачем обижать бабушку? Она говорила, что ты ее самый любимый праправнук, что на тебя у нее все надежды. Я так и не поняла, что она имела в виду. Еще она все время рассматривала твое родимое пятно на бедре, она его целовала и все время гладила, не могла на него насмотреться. А потом она приехала на твой день рождения, когда тебе исполнилось три года, и все время от тебя не отходила, опять смотрела на родимое пятно. После этого прошло одиннадцать лет, и за все годы я ее не видела. Сам помнишь, как мы мотались по гарнизонам, тут уже было не до прабабушки. Ну, а потом она умерла. Что было дальше – ты знаешь.
Негусто. Ничего существенного мама не сказала. Но все же попытать счастья стоит.
– А почему те мальчишки, что пристали к тебе, обзывали тебя ведьмой?
Мама, признаться, меня разочаровала:
– Откуда я знаю? Наверное, потому что дураки. Ладно, сынок, пойду я готовить обед.
Видно, придется мне самому во всем разбираться. Мама поднялась со стула и собиралась уже выйти из комнаты, как вдруг недовольно спросила:
– Ваня, где ты лазил? Почему твои тапочки все в грязи? Она еще даже не засохла! Ты что, больной выходил на улицу? Хочешь заболеть еще хуже?
– Я... выходил проверить почту, – ошарашенно пробормотал я. – Вдруг мне кто-нибудь из моих старых друзей прислал письмо?
– Понятно. Чтоб ноги твоей не было на улице до тех пор, пока не выздоровеешь! А то, чувствую, снова придется вызывать врача! Теперь мне еще и тапочки твои мыть, – пробурчала мама, выходя из комнаты.
Закрывая дверь, она остановилась, задумчиво и одновременно доверительно произнесла:
– Знаешь, иногда я чувствую в доме ее дух...