Большая книга ужасов
Шрифт:
Свет подползал, Гриша пятился, Ленька вглядывался в лес: что ж там страшного? И увидел.
Из-за деревьев прямо на мальчика и коня выходил человек. Худой и в лохмотьях, такими рисуют нищих в детских книжках, но дело не в этом. У него не было ни фонаря, ни факела, красный свет исходил от его лица. Светящийся кругляш между высоким воротником и жидкими длинными волосами, как огонек светофора, только украшенный пустыми глазницами...
Дальше Ленька не разглядел, потому что Гриша вскочил на свечку, развернулся на задних ногах и понес прочь от страшного кого-то. Ленька клюнул носом лошадиную холку, но в седле усидел. Летел верхом, неспортивно
Гриша выскочил на знакомую тропинку до конюшни. Ленька сразу ее узнал: сквозь деревья проникал и свет с дороги, и со стройки на пустыре – выбрались. Оказавшись в знакомом месте, Гриша сам сбавил ход и рысью пошел в сторону конюшни. Ленька, наконец, выпрямился в седле и стал придумывать, что сказать дома по поводу своего опоздания. Нет уж, с такой правдой его на конюшню не отпустят до совершеннолетия. Или до пенсии, чтоб наверняка.
Глава III,
в которой Леньке не дают подежурить спокойно
У ворот маячил белый хвост Булата – Сергеич из леса возвращается. Долго же ходил, да так и не нашел Леньку. Надеется, небось, что тот уже поставил лошадь и поехал домой. Сейчас не найдет Гриши в конюшне – перепугается.
Ленька быстро спешился, как будто так и было, и побежал с конем в поводу догонять Сергеича. Ничего, сил ругаться у него уже нет. Да он так рад будет, что Ленька нашелся...
– Ты где был?! Я всю деревню на уши поднял, тебя до сих пор ищут! Отъехал вот в конюшне посмотреть... И давно ты здесь околачиваешься?
– Я не околачиваюсь. За тобой шел. Гриша расковался, пришлось добираться пешком.
Полуправда всегда проглатывается. Сергеич отпер ворота, пропустил вперед Леньку с Гришей, посмотреть, не хромает ли конь, и стал бубнить в телефон, чтобы их больше не искали. Часы над воротами конюшни показывали начало двенадцатого. Ой, кому-то дома влетит!
– Сергеич! Можешь позвонить моим? На тебя-то они орать не будут. А пока доеду...
– Позвоню-позвоню. Ставь быстренько на развязку и беги, а я ноги гляну. Коваль только в пятницу будет... Погоди, а как ты домой-то?
Ленька так и замер в коридоре с недоуздком в руках. Так поздно он еще не задерживался и не знал, до которого часа ходят электрички.
– А что, уже?..
– Уже! – передразнил Сергеич. – Я бы тебя сам отвез, но кто с лошадьми останется?
– Юлька... – Племянница Сергеича из деревни, которая митинговала сегодня в лесу, почему-то первая пришла на ум. Она иногда заходила в конюшню, то покататься, то так помочь, но с группой не занималась, держалась особняком.
– Юлька спит давно... Погоди, а сам подежурить не хочешь? Я хоть дома заночую впервые за
Раньше на конюшне было аж двое дежурных: Сашка и дядя Витя. Они работали через ночь, сменяя друг друга. Но месяц назад Сашка уехала в Москву поступать в институт, и, видимо, конюшня не вписалась в ее планы. Дядя Витя же никуда не уезжал из соседней деревни, но то ли запил, то ли так с Сергеичем поссорился... В общем, тренер дежурил сам все ночи подряд, а желающих на это место все не находилось.
Леньке идея понравилась: все лучше, чем добираться до Москвы на перекладных среди ночи. Но как с родителями быть?
– Отпросишь меня – подежурю, не вопрос.
– Отпрошу, конечно! Где твой телефон?
Ленька махнул рукой в сторону раздевалки. Среди пустых шкафов Сергеич уж как-нибудь найдет нужный, и телефон в нем найдет, и номер отца в телефоне.
Гриша так и стоял в коридоре непривязанный и воровал сено из кормушки Пирса. Ленька надел на него недоуздок, поставил на развязку, расседлал и осмотрел ноги. Три оставшиеся подковы сидели крепко, придет коваль – поставит четвертую. Ну или Сергеич сам, не до пятницы же Грише ждать. Ранку в стрелке от гвоздя Ленька залил перекисью, поставил глину и стал ждать тренера, очень довольный собой. Сергеич вернулся уже переодетый в уличное: значит, получилось?!
– Твой отец параноик. Битый час выспрашивал меня, что ты будешь делать ночью на конюшне и крепко ли заперты лошади. Значит, смотри: поилки я уже включил, уборка – в шесть. Десять ведер овса запаришь с отрубями, вон корыто. По полведра на нос, ты знаешь, да? И корыто помой сразу! А то засохшую кашу я потом не отколупаю. Дров на месяц наколи, на год – кофе... Кофе в тренерской. Спать можешь там же, будильник уже стоит на полшестого, боишься не успеть – переставь на пять. Телефон мой знаешь.
– Угу.
– Все, буду в восемь.
– Сергеич, погоди! Подкова-то как же?
Сергеич в дверях с сумкой наперевес, должно быть, так рвался домой, что забыл про все на свете подковы. Он даже замешкался перед тем, как ответить, наверное, вспоминая, что еще за подкова такая.
– А!.. Завтра. Приду и сделаю. Все, не скучай. Телик не работает, но Интернет есть. – Он хлопнул калиткой, но через секунду сунулся опять: – Запирайся!
Ленька толкнул длиннющую ржавую задвижку и пошел отвязывать Гришу. Конь танцевал на развязке: ему хотелось домой – есть, пить и дразнить через решетку Пирса. Завел, закрыл денник, и стало жутковато, так бывает первые несколько секунд, когда остаешься один. Вроде и давно хотел, чтобы оставили в покое, чтобы можно было, наконец, упасть на диван, включить компьютер. У Сергеича там еда хоть какая есть, кроме кофе? Еще бы пива предложил, тренер, блин, подростковой группы.
Грязненькая дверь тренерской была, как всегда, заперта, золото у него там, что ли? Пришлось повозиться-поперебирать амбарную связку ключей, которую оставил ему Сергеич. От овсяника, от душа, от сбруйной, от туалета (дожили). Нужный традиционно оказался последним. Ленька ввалился, включил свет и компьютер одновременно, плюхнулся на диван и наконец-то скинул сапоги. Это техника безопасности такая: хоть лето, хоть жара, будь добр в седло садиться в сапогах, чтобы нога в стремени не застряла. Если застрянет – пиши завещание: Сергеич убьет. Нет, вообще это опасно и все такое, но большая часть опасностей все равно исходит от Сергеича. Вот сейчас: уговорил подежурить, а еды не оставил. Опасный тип: морит детей голодом.