Большая Красная Кнопка
Шрифт:
Мне почудилось, что они двигаются… Кожа на загривке собралась в окончательную гармошку. Призраки в тишине, не люблю, непонятно. Когда на тебя летят псы-людоеды, или огромный зубастый тушканчик, или разнузданный громила с двумя пулеметами, это понятно. Вот тени… А ведь что-то я про подобное слышал…
Это свет. Луна плыла над крышами, одни тени исчезали, другие, наоборот, появлялись. Все дело в свете, в особом расположении луны над горизонтом. Я подумал: а что, если так оно везде? Что, если эти тени на всех улицах, везде вообще? Мы
А что, если все это так и есть? Мир погиб, остались тени. А почему тогда мы не тени? Мы не заслуживаем теней? У нас нет души даже для того, чтобы отбросить тень? Или это наказание?
Мысли свернули на неприятную дорожку, завертелись в голове, как бешеная мышь в жестяном ведре, мне вдруг захотелось выйти туда, на улицу, в синий цвет и проверить – а есть ли тень у меня?
Луна сместилась, свет изменился, и улица заполнилась тенями еще гуще. Их сделалось много, к тому же мне показалось, что они все смотрят на меня. Разом. Это чувство оказалось настолько сильно, что мне стало совсем уж не по себе, я отступил в глубину и стоял на границе между светом и тьмой, довольно долго стоял, не решаясь ни отступить, ни выглянуть обратно.
Очнулся от того, что ботинки немного примерзли к полу, оторвался с оглушительным хрустом, и тут же представил, как тени шагнули и стали протягивать ко мне свои давно мертвые руки…
Надо было срочно разрушить наважденье, я понял, что, если не выйду на улицу и не посмотрю…
Короче, надо было срочно выйти.
Спустился по тесной лесенке на второй этаж, выбрался по мусору, прокрался вдоль стены, выглянул из-за угла. Никого. То есть совсем. Улица была пустынна, как днем. Несколько машин, и все, никаких теней.
Я вышел на середину Бутырской. Пустота. Лед хрустит под ногами. Тень. У меня имелась вполне видимая длинная черная тень, я убедился в ней, потоптал ботинком. Настоящая. Решил немного пройтись, проветрить голову, оглядеться. Двинулся на север.
Ну вот. Докатился. Разгуливаю по ночным улицам, как сумасшедший. Никогда себе не мог представить такого.
Метров тридцать, резко обернулся. Никого. Ни теней, ни призраков. Наверное, их видно только с четвертого этажа. Забавное ощущение, бродить, смотреть на луну, и чтобы под ботинками пели морозные бриллианты.
Через полчаса вернулся в комнату с картинами и до утра просидел в углу. Думал. В душе застряла еще одна клякса. А что, если правда все это? Что, если все улицы, и дома, и вообще все заполнено этими тенями, они среди нас, а мы и не знаем…
Думал. Иногда засыпал, нагрев стену спиной, тогда челюсть отвисала, и я открывал глаза, проклятый старик смотрел на меня своим яростным взглядом, хотелось встать и вырезать его глаза из картины. Едва так и не сделал, вовремя спохватился, подумав, что картины эти тут не случайно, они вполне могут иметь ценность для потомков. Конечно, я не очень понимал, зачем потомкам вешать на стену
И оставил глаза старому.
Проснулись в восемь, по дурацкому будильнику Егора, прислоненному к батарее. Егор запел про завтрак, но я сказал, что с утра лучше сделать пару километров. И аппетит разыграется. Поэтому мы наглотались кипятку и отправились в путь.
Скоро, метров через пятьсот, я почувствовал, что идти стало легче, улица явно уходила вниз. Егор достал стальной шарик, бросил на асфальт. Шарик покатился.
– Все правильно, – сказал Егор. – Пришли уже, начинается яма.
– Что?
– Яма. Огромная, километра два почти. Тут город просел, отец говорил, что это из-за воды. Вода внизу все размыла, и все ухнуло в прорву.
– В прорву?
– Ага. Это такая яма, совсем уже глубокая, глубже не бывает. Она на самом, на самом дне, и туда вся вода стекается.
– Стекается?
– Ага, – кивнул Егор. – Почти вся вода, которая на поверхности и под, она вся туда стекается. И все размывает, и размывает. Все больше и больше размывает. Прорва становится все больше и глубже…
Егор рассказывал зловеще и как-то не по-своему. Наверное, долгими зимними вечерами в промерзлом слоне отец травил ему страшные истории, ведь мы все очень любим страшные истории, нам повезло родиться внутри страшной сказки.
– А когда она совсем углубится, то все туда и рухнет. Весь город.
– Понятно.
Город проваливается в прорву. Ничего удивительного. И провалится рано или поздно. Даже скорее рано. Земля уже не держит, конец близок. Удивительно, как он до сих пор не провалился…
– Папка сначала направо ходил – не получилось. Затем налево, тоже не получилось – когда все проваливаться стало, много домов порушилось, там целые горы из домов, там не пройти. Папка собирался прямо попробовать, да только у него… мозгов хватило, – сказал негромко Егор.
– У нас мозгов мало, – возразил я. – Особенно у меня. В деле выживания мозг вреден, гораздо важней уверенность. Сейчас я уверен.
Я махнул рукой.
Я совсем не был уверен, но Егору не следовало этого знать.
Мы двинулись прямо. Окрестности менялись, мир наклонялся, некоторые дома обрушились и налезли друг на друга, это действительно походило на горы, хотя я никогда вживую гор не видел.
Улица сломалась. Поперек нее поднялась гряда, состоявшая из бетонных блоков, битого кирпича и сплющенных автомобилей. Машин было много, они скатились сюда сверху и теперь громоздились ржавой баррикадой, расплывались по сторонам, заполняя металлом окрестные переулки. Мы пересекли железную дорогу, изуродованную провалами, и вступили в заросли. Скорее всего, раньше здесь цвел парк. Город сдерживал его в границах, но город рухнул, и парк расплескался в разные стороны. Деревья выродились, утратили рост и сделались размером по пояс, низкорослый кустарник, раскинувшийся на холмах.