Большая медленная река
Шрифт:
— Я ума не дам, как у тебя в одной голове совмещаются «открытые возможности» и «принуждение к труду».
— Свобода — это разумное принятие необходимости.
— Подкреплённое насилием? — уточнил Ингвар.
— Безусловно. Насилие задаёт рамки. Человек, лишённый ограничений, не может быть счастлив, потому что у него нет ориентиров…
— …и цветовой дифференциации штанов, — закончил мысль Ингвар.
— Чего?
— А, неважно. В обществе, построенном на насилии, никого нельзя переубедить словами, поэтому я даже пробовать не
— Возможно, вы хотите поговорить с членами общины? Убедиться, так сказать, лично?
— А хочу, — кивнул Ингвар. — С этим, как его… Сандом! Очень интересный человек.
— Вот уж не сказал бы, — покачал шлемом Душан. — Во всём, что не касается соединения одних железок с другими, он довольно ограниченная личность.
— Ничего страшного, я тоже не гений, додумавшийся устроить концлагерь всеобщего счастья с электрическим полом. Поболтаем с ним о своём, ограниченном, авось чего пойму.
— Как скажете. Я вас провожу. И не надейтесь — пульт работает везде!
***
— Привет, ты Санд?
— Здорово. Новое лицо, надо же!
— Ингвар меня зовут, будем знакомы. Чем занимаешься? Знакомая конструкция…
— Да вряд ли, где б ты такое увидел?
— На вид — типичный арбалет.
— У таких штук есть название? Не знал. Это для Душана. Прошлый стержнемёт я сделал по образцу гарпунного ружья, с пружиной, но вышло хреново. Но этот с дугой из рессорной стали и стальной тетивой, должен быть помощнее.
— Можно блоки-эксцентрики ещё прикрутить. Будет эффективнее.
— Это как?
— Сейчас набросаю, — Ингвар достал из кармана блокнот и карандаш, зачеркал быстро по странице. — Вот, примерно так. Называется «блочный». При том же размере плеч и усилии взведения скорость стрелы выше, чем у рекурсивного… То есть обычного, с дугой. И спуск мягче. Я могу подойди ближе?
— Да, я сейчас к стенке отойду, положи у двери листок. У меня одиннадцать метров сейчас радиус.
— Неплохо.
— Ну, я тренировался, хотя меня со всего этого мутит, если честно.
— Ты Душану ружьё сделал?
— Видел? И как тебе?
— Говно.
— Да, полнейшее. Но из обычной трубы лучше не выйдет. Впрочем, Душану понравилось, он в железе вообще не волочёт.
— Я всё слышу! — укоризненно сказал Душан. — И умею делегировать!
— Слушай, действительно интересная конструкция, — сказал, рассматривая набросок, Санд. — Откуда взял?
— Да так, попалось однажды, — пожал плечами Ингвар.
— Интересно, для чего это на самом деле применялось? Какой-нибудь верёвочный податчик штыря? Впрочем, какая разница. Радуйся, Душан. Будет метать далеко и точно, не то что трубка с пружиной.
— А ты знаешь, для чего ему твои стрелялки? — спросил Ингвар.
— Нет, — отрезал Санд. — И знать не хочу. Не моё дело.
— Ну, тогда надейся, что ты ему будешь нужен и дальше. А то это дело может стать твоим куда глубже, чем ты рассчитываешь.
— Отвали.
— Как
— Да, было дело, — кивнул Санд. — Мне не особо нравилось, но платили неплохо.
— И как называлась твоя лайба?
— РБ-307. Это же не круизный лайнер.
— А на берег вас выкинуло выше моста?
— А ты откуда знаешь? — напрягся Санд.
— Неважно. Что у вас был за груз и куда вы должны были его доставить?
— Не твоё дело! Душан, какого чёрта он выспрашивает?
— Скажи ему, Санд, — внезапно поддержал Ингвара тот. — Не думаю, что он спросил просто так.
— Да не знаю я! — нервно сказал бывший капитан. — Это был один из тех рейсов, ну, ты знаешь. Как всегда — загнали в крытый док, команде велели выметаться, потом назвали пункт назначения — и всё. Плыви с опечатанным трюмом.
— И что это за «пункт назначения»? — поинтересовался Ингвар.
— Всегда один и тот же — нулевой причал на Сребронике. Там крупный железнодорожный узел. Полтыщи миль вниз отсюда. Думаю, там их… Ну, то есть груз, перегружают на поезда и отправляют на восток.
— Но ведь ты знал, что везёшь людей, не так ли? Не мог не знать, ты не выглядишь идиотом.
— Слухи всегда ходили, но интересоваться себе дороже.
— Какого рода слухи?
— О «нехороших людях». Да брось, ты тоже наверняка слышал, люди всегда о них шептались. Так вот — это не кухонная байка-страшилка. Речники знают — иногда бывает «тот самый рейс». Трюмы опечатаны, но люди оставляют следы. Запах. Мусор. Надписи на переборках. Это чистят и закрашивают, но невозможно убрать всё. Речники общаются между собой, один увидел это, другой услышал то, третий смыл свежую краску и прочитал выцарапанную надпись… Да, я догадывался, что в трюме.
— И бросил их там?
— Я действовал по инструкции. Вскрывать трюм на спецрейсе запрещено при любых обстоятельствах. Любых. Даже если баржа тонет. А она не тонула! Я думал, сейчас доберусь до телефона, сообщу, куда следует, там разберутся. Кроме того, у меня дверь в рубку заклинило, помощник руку сломал, механик с ожогами, штурман вообще куда-то в воду слетел, так и не нашли. Было чем заняться. А потом тык-мык — вокруг руины, связи нет, власти нет, разбираться некому, помогать тоже… Да, хреново вышло, но блин, тогда миллиарды нормальных в одночасье померли, не до «нехороших» было!
— А что в них «нехорошего»?
— Да без понятия! Что ты ко мне привязался-то? Я просто штурвал крутил. Вон у Душана спроси, это, небось, по его ведомству. Лучше скажи, правда, что Стефтан своего добился? Нашёл себе медицинский пароход?
— А вы знакомы?
— Ещё бы — он вон там, через две двери сидел. Вырезал мне чирей однажды — я снотворного выпил, очнулся — только пластырь на жопе. Хороший мужик был, всё мечтал людей лечить. Это ж моя идея была про корабль. Ну, так, чисто помечтать, конечно. Куда б мы отсюда делись? Но он, вишь ты, смог.