Большая охота на акул

Томпсон Хантер С.

Домохозяйки средних лет, не рассчитывавшие ни на что большее, чем шаткое положение «американок мексиканского происхождения», просто стремившиеся выжить в жестоком мире гринго, обнаружили, что на публике кричат «Viva La Raza». А их мужья, тихие клерки «Сейфвэя» и коммивояжеры газонокосилок, самые низшие и взаимозаменяемые винтики в экономической машине Великого gabacho, вызывались свидетелями, были готовы идти в суд или куда там еще и называли себя чиканос. Выражение «американцы мексиканского происхождения» вдруг вышло из фавора у всех, кроме самых старых и консервативных – и богатых. Внезапно оно стало означать «дядя Том». Или на арго Восточного Лос-Анджелеса – «Тио Тако». Разница

между американцем мексиканского происхождения и чикано сродни разнице между негром и черным.

Все это случилось внезапно. Для большинства даже чересчур внезапно. Один из основных законов политики гласит: все акции происходят в пограничных областях и по сути центробежны. Середина пути популярна лишь тогда, когда ничего не происходит. А большинство жителей Восточного Лос-Анджелеса уже и не помнили, когда здесь хоть что-то происходило. До последних шести месяцев он напоминал многоцветную гробницу, огромную трущобу, полную шума и дешевой рабочей силы, – всего в выстреле от сердца большого Лос-Анжделеса. На самом деле баррио, вроде Уотте, – часть ядра города, а Голливуд и Санта-Моника, по сути, отдельные образования. Кафе «Серебряный доллар» в десяти минутах езды от муниципалитета. До Сансет-стрип полчаса быстрым шагом по шоссе Голливуд-фривей.

По всем меркам бульвар Уиттьер очень далеко от Голливуда. Психологических связей нет никаких. Через неделю в недрах Восточного Лос-Анджелеса я чувствовал себя слегка виноватым, что вхожу в бар отеля «Беверли-Хиллс» и заказываю выпивку – словно мне там не место и все официанты это знают. Но я уже бывал там при совершенно иных обстоятельствах и чувствовал себя вполне комфортно. Или почти. Невозможно… а и к черту. Смысл в том, что в то время я чувствовал иначе. Я был настроен на совершенно иной мир – в пятнадцати милях от Беверли-Хиллс.

MARC НА POR LA JUSTICIA*

"В общинах чиканос нет ни комитетов, ни представителей по связям с полицией. С самих полицейских беспорядков 29 августа факты стали чересчур очевидны, чтобы их игнорировать, а именно что департамент полиции лос-анджелеса, шерифы и дорожные патрули годами систематически стараются уничтожить истинный дух нашего народа. В прошлом полиция сводила на нет все наши попытки добиться справедливости: избивала учащихся, протестующих против плохого образования, совершала налеты на офисы, арестовывала активистов, называла чиканос в прессе коммунистами и гангстерами и – едва журналисты уходили – еще худшими словами.

* Марш за справедливость – (исп.).

Гораздо подлее прямых политических репрессий против активистов и демонстраций – непрекращающееся вмешательство в повседневную жизнь жителей баррио. Почти каждый месяц то или иное баррио видело по меньшей мере одно жестокое избиение или убийство, а его жители стремились потом защитить друзей и родных, свидетелей избиения, которым грозят обвинения в бродяжничестве. На одной неделе это Сан-Фернандо, на следующей Линкольн-Хейтс, затем Восточный Лос-Анджелес, Венис, Харбор или Помона. Полиция берется за одно баррио зараз, стараясь сломать наше единство и наш дух.

29 августа во всех наших баррио состоялись демонстрации во имя мира и справедливости, и полиция перешла в наступление. Из страха она ввела военное положение, арестовала и избила сотни наших людей. Полицейские убили Гильберто Диаса, Линн Уорд и Рубена Салазара, человека, который мог рассказать о нас всей стране и всему миру.

Нельзя забывать урок 29 августа, а заключается он в том, что главный и насущный наш социальный и политический вопрос – зверства

полиции. с 29 августа нападки полиции обострились – либо народ контролирует полицию, либо мы живем в полицейском

государстве.

Нельзя позволить, чтобы полиция сломала наше единство. Мы должны продолжить дело Рубена Салазара и разоблачить ее зверства перед страной и всем миром. комитет чиканос по мораторию призывает поддержать наш мирный марш за справедливость через баррио округа Лос-Анджелеса.

Группы поддержки прибудут автобусами из десятка городов и наших баррио. Встречаемся у участка шерифа Восточного Лос-Анджелеса на Третьей между Феттерли и Вудс. В 11 утра 31 января 1971 г. Присоединяйтесь к своей местной группе.

Дополнительная информация по телефону 268-6745«.

Листовка Национального комитета чиканос по мораторию

Моя первая ночь в отеле «Эшмун» отдыха не принесла. Разошлись мы около пяти, а в семь поднялся шум из-за нарика. Через час за ним последовал нестройный вой нортено из музыкального автомата в кафе «Бульвар» через улицу. А после, около половины десятого, меня снова разбудили – на сей раз это была канонада пронзительного свиста с тротуара прямо у меня под окном и крик:

– Хантер! Просыпайся, приятель! Пора двигать. Господи ты Боже, подумал я. Только три человека знают, где я сейчас, и все они спят. Кто еще мог проследить меня до гостиницы? Раздвинув жалюзи ровно настолько, чтобы выглянуть наружу, я увидел Руди Санчеса, неразговорчивого и невысокого телохранителя Оскара, который настойчиво махал мне снизу.

– Выходи же, чел, пора. Оскар с Бенни сидят в «Милашке». Это бар на углу, всех сидящих внутри видно. Мы там тебя ждем, идет? Ты проснулся?

– Конечно, проснулся. Я уже давно вас, ленивых мошенников, жду. Зачем мексикашам так много спать, мать их?

Руди с улыбкой повернулся уходить.

– Мы тебя дождемся, приятель. Выпьем уйму «кровавых мэри», а ты знаешь, какое у нас тут правило.

– Плевать, – пробормотал я. – Мне нужно в душ,

Но душа в моем номере не было. И кто-то ночью умудрился натянуть оголенную медную проволоку поперек ванны, а конец засунуть в розетку под раковиной. Зачем? Демон рома мне свидетель, я понятия не имею. Вот я в лучшем номере отеля ищу душ, а вижу только наэлектризованную ванну. И нет места по-человечески побриться – в лучшем отеле на бульваре! Наконец, поскребя лицо горячим полотенцем, я пошел на угол в «Милашку».

Там, опираясь на стойку, лениво болтал с завсегдатаями Оскар Акоста, адвокат-чикано. Из четверых парней под тридцать, которые его окружали, двое были бывшими преступниками, двое – фанатами динамита и известными бомбистами и трое из этих четырех – ветеранами кислоты. Ничего из этого в разговоре не всплыло. Разговор шел чисто политический, но только в терминах зала суда. Оскар вел два остро политических дела разом.

По одному, так называемому «Делу билтморской шестерки», он защищал шестерых молодых чиканос, которых арестовали за попытку поджечь в прошлом году отель «Билтмор», когда в его бальном зале произносил речь губернатор Рональд Рейган. На тот момент их виновность или невиновность были несущественны, поскольку процесс превратился в эффектную попытку свергнуть саму систему выбора большого жюри присяжных. За прошедшие месяцы Акоста вызвал в суд повесткой каждого судью Верховного суда округа Лос-Анджелес и провел – под присягой – длительный перекрестный допрос всех ста девяти на тему их «расизма». Это был ужасный афронт самой судебной системе, и Акоста из кожи вон лез, чтобы сделать его еще нестерпимее. Сто девять стариков – судей! – принудили бросить свои дела и отправиться в чужой зал заседаний, чтобы со скамьи подсудимых защищаться против обвинений в «расизме», выдвинутых адвокатом, которого они ненавидели.