Большая Охота. Разгром УПА
Шрифт:
Время лечит любые раны и последствия, даже самые неприятные. Во всяком случае, Охримович, казалось, полностью пришел в себя, даже внешне изменился в лучшую сторону, прибавил в весе от хорошего питания и, наверное, успокоившейся совести. Николай Иванович, лично проводивший с ним беседы, в том числе и неоперативного характера, а просто так, по-человечески, даже не стараясь «подыгрывать» Охримовичу, как-то сказал: «Жаль, что такие сильные личности не в наших рядах, не вместе с нами. Крепкий вы человек, достойный уважения противник». Вскоре после таких нескольких душевных встреч Николай Иванович дал команду улучшить питание эмиссару, заказывая ему обеды в расположенном напротив служебного здания ресторане «Киiв» по переданному Охримовичу ресторанному
— Николай Иванович, — начал Чубак, — у нас важное сообщение по Охримовичу, — и оба почему-то как-то блудливо заулыбались.
— Что случилось? Вы оба так выглядите, как будто выиграли на спор каждый по окладу. Что такое?
— Мы только что из тюрьмы. Коридорная нам сообщила, что объект Охримович, эмиссар-парашютист ЗП УГВР, член провода, по вечерам занимается онанизмом, — почему-то радостно, подчеркнуто смакуя «титулы» Охримовича, произнес Слава Чубак, и они с Борисом весело захихикали.
Вот так, тихо посмеиваясь, стояли оба чекиста перед Николаем Ивановичем, который почему-то, как он обычно делал, не пригласил их сесть за приставной столик, а молча выслушал веселый говорок своих подчиненных, серьезно рассматривая их обоих, переводя поочередно глаза с одного радостного лица на другое.
— У вас все? — спросил Николай Иванович, по-прежнему строго и даже сурово глядя на подчиненных. Обычно приветливые и почти всегда с веселой искоркой глаза начальника были холодны и непроницаемы.
— Да, Николай Иванович, нам казалось, что это тоже может быть важная деталь в разработке, мы думали… — начал Слава и осекся, поймав строгий взгляд начальника. Лица обоих сразу же стали серьезными.
— Плохо вам казалось. За сообщение спасибо. Забывать не надо, что эмиссар тоже человек. Ступайте, я приму меры.
После ухода ребят Николай Иванович долго смотрел прямо перед собой, о чем-то думал. Потом посмотрел на присутствовавшего при разговоре начальника отделения Василия Ивановича Педченко:
— А меры действительно принять надо. Набрав по телефону номер своего зама, начальник сказал трубку, — Николай Степанович, скажи хлопцам, чтобы прекратили давать Охримовичу клубнику со сметаной.
Николай Иванович отпустил Педченко и долго сидел в стоявшем в углу кабинета большом кожаном кресле, о чем-то думая.
Затем пошел в отдел.
Увидев входившего начальника, находившиеся в комнате оперативные работники встали, приветствуя своего руководителя, и сразу же сели после взмаха руки шефа.
Николай Иванович, облокотившись костяшками кулаков на рабочий стол Чубака, внимательно посмотрел на сидевшего перед ним оперработника.
— Слава, подготовь мне к завтрашнему дню, я думаю, ты успеешь, справку на Охримовича по всем его родственникам, включая родственников Кубрак, — Николай Иванович сделал паузу и, повернувшись к сидевшему за соседним столом Птушко, продолжил: — А тебе, Борис, тоже на завтра представить подробный отчет о работе с объектом за последний месяц. Без интимных подробностей, разумеется.
Никто в комнате не прореагировал на последние слова шефа.
«Знают, черти, мою реакцию. Наверняка и Славка, и Борис уже проболтались».
Николай Иванович высоко ценил деловые качества и капитана Птушко, и старшего
Особенно внимательно и с симпатией Николай Иванович относился к Чубаку. Слава Чубак был не только, как тогда говорили, оперативно грамотным сотрудником, но всегда вносил в работу на своем участке элемент творчества и изобретательности. Именно он доказал руководству целесообразность включения во все проводившиеся мероприятия «ЛБ» оперативного работника, даже в тех случаях, когда под рукой не было чекистов, владевших украинским языком с местным диалектом. Он в свое время на свой страх и риск заменил сломавшего ногу при ночном переходе в лесу оперработника, замотав шею грязным бинтом, что давало ему возможность при контакте с местным населением не разговаривать, а невнятно сипеть, ссылаясь на болезнь горла, что тут же подтверждалось работавшими под его началом боевиками. Таким образом, отводились все подозрения и осуществлялся контроль и руководство на месте. Он был большим знатоком агентурной работы и любил ее. За его плечами, несмотря на то, что работал в органах всего несколько лет, было до десятка боевых операций, в которых он лично участвовал. Он стрелял и убивал. Стреляли и в него и тоже могли убить. В органы пошел по желанию после окончания средней школы и киевских годичных чекистско-оперативных курсов. Сразу же был направлен в Западную Украину, где и работал первые два года. В одной из чекистско-войсковых операций его приметил Николай Иванович и взял к себе в отдел.
Были у Славы и срывы в работе, в том числе и серьезные. К таким можно отнести его неудачную работу в оперативном особняке госбезопасности во Львове с упоминавшимся выше Матвиейко.
После захвата Матвиейко с ним какое-то время работали в Москве и в Киеве, и после согласия выйти в эфир под нашим контролем поселили в оперативный особняк во Львов, где и продолжили работу. О работе с Матвиейко было известно узкому кругу сотрудников и только тем, кто имел к этому делу непосредственное отношение. В целях конспирации Матвиейко именовался в кругу посвященных под псевдонимом «Четвертый» (по номеру камеры внутренней тюрьмы). Так вот, приставленный для идеологического перевоспитания, надзора и работы с эмиcсаром-парашютистом оуновского закордонного центра в числе еще двух чекистов Слава Чубак принял такой тон, который сразу же вызвал бурю негодования в душе этого человека.
Во-первых, он считал себя превосходным игроком в шахматы, о чем поделился с оперработником, который по его просьбе, — а надо сказать, что любые пожелания «Четвертого» незамедлительно выполнялись, — приобрел шахматы. Они тут же сели играть, и Славка несколько раз подряд выиграл с блеском, продемонстрировав явное превосходство над партнером. Мало этого, он с ехидной усмешкой заметил, что если такие высокие руководители подполья, эмиссары ОУН, так плохо играют в шахматы, то теперь ему понятно, почему ОУН потерпела крах. Слава не обратил внимания, что «Четвертый» не просто внешне расстроился, но отказался от обеда и несколько дней находился в пресквернейшем настроении.
Спустя короткое время «Четвертому» по его желанию приобрели несколько модных костюмов и дорогую украинскую вышиванку [130] . Объект удовлетворенно осмотрел себя в зеркале и сразу же предложил Чубаку пройтись по центру, по знаменитой львовской «стометровке». (Так львовяне называют короткий отрезок улицы, ведущей к оперному театру.) В общем, показаться народу. Пошли. «Четвертый», поймав брошенный в его сторону женский взгляд, сказал Чубаку:
— Вы видели, Слава, как эта женщина посмотрела на меня?
130
Разговорное название традиционной украинской вышитой рубахи