Большая Охота. Разгром УПА

Санников Георгий Захарович

Постепенно под воздействием складывающихся вокруг него спокойной обстановки и условий Кук частично начал терять чувство осторожности и стал допускать в разговорах и спорах с Уляной некоторые высказывания и выражения, которые в определенной степени после их анализа помогали извлекать по крупицам интересующий нас материал, а самое главное — определять дальнейшее направление работы.

Кука беспрестанно мучили боли в желудке и кишечнике — следствие многолетней и тяжелой партизанской жизни. Было организовано тщательное медицинское обследование, для чего его трижды доставляли в санчасть КГБ на улице Розы Люксембург на Печерске.

Когда ему впервые предложили покинуть камеру, чтобы в стационаре медчасти

КГБ пройти обследование у врачей-специалистов, он, как мне показалось, изменился в лице. Что-то промелькнуло в его глазах. Он как-то напрягся и внимательно посмотрел на меня.

Спустя пару месяцев Кук признался, что, когда он очутился в салоне машины, окна которой были наглухо закрыты шторками из черного плотного материала, он подумал, что его везут на расстрел, скрывая это под предлогом медицинского обследования.

Удивительным и необычным выглядели плановые посещения внутренней тюрьмы КГБ помощником генерального прокурора Украины, проводившиеся в так называемом порядке прокурорского надзора. День посещения прокурором тюрьмы был известен заранее. Камере срочно придавался нежилой вид. Убиралось постельное белье, бытовые предметы. Попутно производилась дезинфекция, острый запах которой, кроме устранения возможных инфекций, служил прокурору доказательством, что в этой специальной камере-комнате действительно никто не содержится. Прокурор — это была женщина — появлялась каждый раз в одно и то же время утром и спустя два часа покидала здание КГБ. Супругам в этот день, не раскрывая истинной причины их «выгула», объявлялось, что состоится прогулка по Киеву. За два часа до появления прокурорского надзора Кука и Уляну выводили на улицу. Они в моем и еще одного оперативного работника сопровождении, не обращая на себя внимания прохожих, шли пешком до золотоворотского садика. В хорошую погоду могли посидеть на скамейке в окружении молодых мам с детскими колясками. Затем продолжали свой путь, как правило, до университета, где обязательно подходили, и это стало традицией, к памятнику Кобзаря, склонившего свою величественную голову в сторону возвышающегося напротив красностенного здания Киевского университета его, Кобзаря, имени — Тараса Григорьевича Шевченко.

На Крещатик и другие людные улицы «компания» не выходила из-за опасности потеряться, хотя Уляна и просила завести ее в центральный универмаг на Крещатике.

— Не бойтесь, — говорила она, — мы не сбежим. Документов и денег у нас нет, да и вас тут с нами наверняка больше, только мы их не видим.

Я на слова Уляны только пожимал плечами, давая понять, что их действительно охраняют не «только двое».

В первый выход объектов в город к нам была приставлена бригада сопровождения из десяти работников «НН». В последующем группу сократили, но люди из 7-го отдела КГБ присутствовали всегда, у них была связь и они могли поднять тревогу в случае исчезновения объектов, если бы оперработники упустили их.

В одну из таких прогулок, к счастью рядом со зданием КГБ, когда Уляна держала меня под руку, а Кук шел рядом с другой стороны, мы столкнулись с идущей навстречу моей женой. Алла сделала вид, что не заметила «парочку». Дома вечером меня ожидал не совсем приятный разговор. Я дал жене не раскрывающие секрета пояснения, рассказав о некоторых особенностях своей работы. Все было доложено Николаю Ивановичу, который счел нужным попросить жену встретиться с ним. «Инцидент» был улажен. После этого случая, даже когда я перед предстоящими выездами в западные области Украины приносил с вечера домой завернутые в плащ-палатку предметы экипировки и оружие для работы с легендированной бандбоевкой, здоровенный такой тюк, укладывая все это под кровать, вопросов жена не задавала…

Шло время, и техника фиксировала более откровенные разговоры Кука с Уляной. Бдительность Кука ослабла.

Наконец, техникой была установлена интимная близость супругов. Это обрадовало чекистов — объект возвратился к нормальной человеческой жизни. Вскоре снова было сделано вербовочное предложение, но оба ответили категорическим отказом. Тогда они были вновь разведены по разным камерам.

Какое-то время ни руководство, ни Борис Птушко, ни я не работали с Куком. Не встречались с ним и после возвращения обоих в их прежнюю камеру-квартиру. Сделано это было специально. Может быть, полная безвестность повлияет на них.

Техника «выдавала» интересный материал — оба были уверены, что вот сейчас Кука обязательно расстреляют. По ночам были слышны глухие рыдания Уляны и ласково-успокаивающие слова Кука.

В эти-то дни Москва рекомендовала Киеву провести во Львове открытый судебный процесс с привлечением средств массовой информации, использовав материалы процесса в разоблачении врагов украинского народа — вооруженного оуновского подполья, последний лидер которого полковник УПА Васыль Кук — Коваль — Лемиш захвачен органами госбезопасности живым. Разоблачить на этом процессе кровавую сущность бандеровщины, показать населению Западной Украины не только несостоятельность проводившегося оуновцами вооруженного сопротивления в прошлые годы, но и любых попыток зарубежных оуновских центров с помощью западных спецслужб влиять в будущем на политическую жизнь Украины, население которой признает только одну справедливую и народную власть — советскую. По приговору суда Кук должен быть расстрелян.

В ответ КГБ Украины приводил свои аргументы. Во-первых, по мнению Киева, не все было потеряно, еще имелись шансы на вербовку Кука; во-вторых, казнью, пусть и справедливой, мы усиливаем проводимую против нас западную пропаганду о все еще продолжающейся вооруженной борьбе оуновцев в Западной Украине. Это повысит авторитет украинских националистических центров в Мюнхене; в-третьих, мы лишаемся в какой-то степени оперативных возможностей в проводимых КГБ Украины радиооперативных играх с ведущими спецслужбами Запада, успешно осуществляемых советской контрразведкой; в-четвертых, мы можем использовать Васыля Кука «втемную», действуя от имени легендированного подполья ОУН в Западной Украине. Противник верит «нашему» подполью, с помощью которого органы ГБ успешно проводят агентурно-оперативные мероприятия в направлении пресечения враждебных акций и окончательного разложения зарубежных центров ОУН. Приводились и другие аргументы. Украинские чекисты просили Москву не торопить события, пытались доказать, что живой Кук политически выгоднее мертвого.

Судьбой Кука интересовался сам Н. С. Хрущев. Именно от него исходило предложение об организации процесса и расстрела Кука.

Аргументация Киева убедила центр пока воздержаться с процессом над Куком. Сумели повлиять и на Хрущева…

После завершения довольно длительного курса лечения многочисленных болезней Кука, которое шло медленно, потому что поместить его в стационарные больничные условия по оперативным соображениям было невозможно, поступила команда готовить его к встрече с Первым секретарем ЦК Компартии Украины А. И. Кириченко. Готовность — десять — двенадцать дней.

У Кука оставалась одна болячка. Ему нужно было срочно заменить зубы и изготовить вставную челюсть. Для этих целей в распоряжении КГБ был врач-стоматолог, имевший допуск в тюрьму и много лет сотрудничавший с КГБ на этом поприще. Я привел этого врача в камеру к Куку, тот осмотрел зубы и сделал соответствующие замеры. И надо же такому случиться — на следующий день врач неожиданно свалился с высокой температурой. Он был пожилым человеком, и я не стал его беспокоить, будучи уверенным, что время еще есть. А через день звонок из ЦК сообщил — встреча у Кириченко состоится завтра.