Большая пайка
Шрифт:
— Как ты быстро! Я тебя раньше, чем через полчаса, и не ждал. Леля, — обратился он к сестре, — ты иди пока, нам поговорить надо Леля свирепо фыркнула и, натянув на себя простыню, соскочила с Мусы на пол.
— Это ты зря, — определил Ларри, окинув взором обнажившуюся фигуру Мусы. — Такие процедуры нельзя преждевременно заканчивать Могут исказиться медицинские показания.
— Ладно, — сказал Муса, садясь на кровати. — Меня эти процедуры уже доконали. Я тебе вчера говорил. Лелечка! Не обижайся. Это старый друг.
Познакомься.
Лелечка
— Леля, — представилась она, протягивая ладошку.
Ларри встал и поклонился, уважительно пожимая руку дамы.
— Ларри. Окажите нам уважение, побудьте еще минуту в нашем обществе. Я ваше шампанское принес. Выпейте с нами. Один бокал.
Он так незаметно, но убедительно подчеркнул слово «один», что Леля немедленно определила количество отпущенных ей секунд. Она опустилась в указанное ей кресло, сдвинула точеные колени, взяла протянутый Ларри бокал и скромно потупилась.
— За встречу, — сказал, улыбаясь, Ларри и подал бокал Мусе. — И чтобы у тебя с давлением всегда было как сегодня. Согласны, Леля?
Леля покраснела и кивнула. Потом залпом осушила бокал.
— Я пойду, ладно? — сказала она, вставая. — Меня еще больные ждут. А вам поговорить надо.
Ларри проводил ее одобрительным взглядом.
— Хорошая девочка. Понятливая. И из себя ничего. Студентка?
— Нет. — Муса вылез из кровати и натянул трусы. — Это штатный персонал.
Замужем. Двое детей.
— Ты смотри! А по фигуре и не скажешь? Сколько ей лет?
— Двадцать два, если не врет.
— Так, говоришь, у тебя идея появилась? — Ларри посчитал, что пора сменить тему.
— Появилась, — оживился Муса, — слушай…
— Молодец! — перебил его Ларри. — Интересно, сколько у тебя здесь комнат?
— Три. Эта, еще одна и вон та. А что?
Ларри вышел в первую комнату, вернулся с коробкой и стал медленно ее распаковывать. В коробке были бутылки с виски, коньяком и «бабоукладчиком» — ликером «Амаретто». На свет появились бастурма, маринованный чеснок, остро пахнущее чесноком розовое сало, гранаты, мандарины, зеленые стручки грузинского перца…
— Я сегодня с делами завязал, — сообщил Ларри. — Решил отдохнуть. Я почему про комнаты спрашиваю? Позови свою Лелю обратно. Или другую какую-нибудь. И пусть подружку приведет. Посидим, отдохнем…
Муса изумленно уставился на Ларри.
— Ты серьезно? Ну давай Только сначала о делах поговорим, а?
— Зачем? — в глазах у Ларри будто бы просквозило непонятное выражение брезгливости, появилось и тут же исчезло, — Я же сказал — мне сегодня надоело работать. О делах всегда успеем поговорить. Сегодня поговорим. Только потом.
Или завтра. Давай отдохнем немножко. Позови своего раба, пусть сходит за девочками.
— Черт с тобой! — расхохотался Муса. — Раз уж ты меня на самом интересном месте остановил… Дай-ка телефон.
Когда за окнами стемнело, а осушившие бутылку
— Ты куда? Мы же договаривались побеседовать по делу, разве нет?
— Да куда уж сегодня, — проворчал Ларри, продолжая двигаться к двери. — Я напился — просто ужас как. Ничего не соображаю. И девочка эта попалась — не девочка, а кошмар. Всего измотала. Нимфоманка. Каждая косточка болит. Давай в другой раз…
Но Муса становился все настойчивее.
— Нет, давай сейчас. Детали можно в другой раз обсудить, а идею я сейчас хочу озвучить. Ты куда? Вернись, я тебе говорю!
Ларри постоял в темноте, сжимая и разжимая веснушчатые кулаки, потом повернулся, медленно и тяжело ступая, прошел по комнате, сел в кресло рядом с кроватью и зажег торшер.
— Погибели моей хочешь, — добродушно сказал он. — Не жалеешь друга. Черт с тобой, рассказывай.
— Идея простая, — сказал Муса. — Я могу договориться, чтобы Завод принял у нас нашу долю в СНК. В обмен на долги.
— Да ты что? — искренне изумился Ларри. — Слушай, это же потрясающая мысль! Погоди! У нас двадцать шесть процентов, блокирующий пакет. По номиналу это… двадцать шесть миллионов. Ну да. А долг — почти шестьдесят!
— В том-то и дело! — радостно улыбнулся Муса. — Я долго думал. Мы им предлагаем весь блокирующий пакет целиком. Право на блокировку решений, ей-богу, стоит шестьдесят миллионов. Против такой сделки ни одна собака возражать не будет.
— Но при этом мы теряем свою долю в СНК, — напомнил Ларри. — И контроль над Заводом. Все, что задумывали, полетит к черту…
— А если станции за гроши продавать, то не полетит? Жить на что будем?
— Не на что будет жить, — честно признался Ларри. — Но Платон на это не пойдет. И знаешь что…
— Что?
— Мне это тоже не нравится.
Муса не сдавался. Завернувшись в простыню, он летал, забыв про хромоту, по больничному номеру и вываливал на Ларри один аргумент за другим. Ларри поворачивался, поскрипывая креслом, и сквозь полузакрытые веки следил за хаотичными передвижениями Мусы. Наконец он поднял руки.
— Ладно, уговорил. Но ты ведь понимаешь, это надо с Платоном согласовывать. Я ему попозже позвоню. Что будем делать, если он не согласится?
Муса перестал бегать по комнате и сел на кровать.
— Объясни ему. Передай все, что я сказал. Он должен понять — другого выхода нет.
— А ты сам не хочешь ему объяснить? Муса поскучнел.
— Это будет не правильно. Он же знает, что я в больнице. Что я не владею ситуацией …
— Ну почему же? — На лице Ларри появилась и тут же исчезла нехорошая ухмылка. — Ты так здорово мне все растолковал. Будто и не выходил из офиса.