Большая Сплетня
Шрифт:
— А Эльза Генриховна тоже очень умная женщина...
Беззвучно киваю, пальцем рисуя на пластмассовом столике узоры. Так вот почему...
— Так вот почему вас перевели в отдел! — произношу вслух. В голосе — сочувствие. Не назойливое — мягкое, почти плюшевое.
— Вы помните сделку с алюминиевым заводом?
— Год назад? Ромшин собирал для нее данные...
— Возможно... Лернер претендовал на контрольный пакет, собираясь поглотить предприятие. Его трейдеры сбили начальную цену, надеясь купить весь пакет задешево, однако, если бы цена упала ниже определенного уровня, наша контора получила
— Но почему? — удивляюсь я. — Ведь вы же заработали для конторы солидный куш!
— Зато Лернер этот куш не получил... Понимаете?
Молчу. Не понимаю. А при чем тут...
— Не понимаете? На интересы конторы Эльзе на самом деле наплевать. Она меня тормозила, придерживала вожжи, ведь Якушев платит ей пять процентов от сделки, а Лернер пообещал десять.
Голова идет кругом! Бормочу недоуменно:
— А что же тогда Якушев? Почему он держит ее, если она работает против него? Он ведь должен понимать, что...
— Не знаю, — говорит он, глядя на меня упор. — Это-то я и хочу узнать. От вас.
От меня? Я-то знаю почему, точнее, догадываюсь — ради дочери. Леди Ди весьма рисковано играла в финансовые игры, оставляя слишком много следов. А начальница скрупулезно фиксировала ее промахи — для своего же блага, для сохранения статус-кво. А иначе в конторе давно был бы новый директор — обольстительно юный, пленительно прекрасный.
Розовые слизни окунулись в бокал и удовлетворенно повлажнели. Растянулись в резиновой ухмылке:
— Дождь, вечный дождь! «А наше северное лето карикатура южных зим...» Вы ведь, Лида, тоже умная женщина. Да?
Утром мы оба делаем вид, что разговора в кафе не было, ничего не было!
Фирозов закрылся в своем кабинете. Я нехотя стучу согнутыми пальцами по клавишам компьютера. Зеваю.
Звонок по внутреннему телефону. Безапелляционный голос секретарши:
— Лилеева? Данные по «Стандард Ойл» вы готовили? Отнесите их Эльзе Генриховне. Быстро!
Хватаю папку. С грохотом отодвигаю стул. Вскакиваю. Сажусь. Опять вскакиваю. Роняю папку. Поднимаю папку. Поднимаю стул. Роняю стул.
Удивленные глаза сослуживцев провожают меня до двери.
— Александр Юрьевич! — Внутренне задыхаюсь, внешне — предельное спокойствие. — Есенская требует от меня данные по «Стандард Ойл».
На дне мелководных глаз плещется тревожный вскрик. Но вслух лишь звучит тусклое:
— Так в чем же дело? Несите!
Гремят шаги по коридору — словно стучит огромное, нарывающееся тревогой сердце. В мягком ковролине приемной звуки умиротворенно стихают.
— Моя фамилия Лилеева. Секретарша — взнузданная любезность.
— Хорошо, посидите пока...
Проваливаюсь в глубокое кресло. Неумолимо тикают часы, начав обратный отсчет перед взрывом...
Рыбья Кость знает про
— Проходите!
Рыбья Кость безмолвно возвышается в кресле. Спина прямая, как будто на металлический шест насадили голову витринного манекена.
Невнимательно листает папку.
— Кто-нибудь еще это видел? — спрашивает не строго, с любопытством спрашивает. И вроде бы равнодушно.
— Да, мой начальник, Фирозов.
— А еще кто?
Вот оно! Вот вырытая яма, которая... в которую...
— Думаю, об этом можно узнать у него самого, — отвечаю с честной, унтер-офицерской уклончивостью. Мои глаза твердят: «Я рядовой солдат, вашбродь, ничего не знаю, в разведку не хожу, агитаторов не слушаю. Пуля — дура, штык — молодец!»
И пуля-дура пролетает мимо.
— Что вы думаете об этой компании? — прикрывает Железная Леди ладонью папку.
Какая разница, что я... Я, может, думать вообще не умею, поскольку это не входит в мои должностные обязанности!
— Хорошая компания, устойчивое положение. Выгодное вложение средств. Правда, в последнее время чувствуется небольшая недооценка рынком, из-за чего акции занижены.
— Как вы считаете, Лидия Дмитриевна, стоит ли рекомендовать «Стандард Ойл» нашим клиентам в качестве верного источника дохода?
Ей известно мое имя! И отчество! С ума сойти!
— Конечно! Дивиденды по итогам года составили пятнадцать процентов от номинала за акцию... Кроме того, биржевые котировки будут подниматься и дальше, учитывая падение производства в Европе и снижение процентных ставок в США, отчего свободные денежные средства с традиционных мест вложения начнут перебрасываться на развивающиеся рынки, в том числе и в нашей стране...
— Спасибо, я буду иметь это в виду... Один наш клиент... — нажим безынтонационного голоса, — очень важный клиент... намерен избавиться от крупного пакета бумаг компании... Сейчас он ждет момента, выгодного для продажи.
Зачем она говорит мне это? Мне, пешке в разыгрываемой невидимыми игроками партии? А что, если это партия в поддавки?
— Продолжайте собирать информацию. Докладывайте ее мне лично. В любое время. У вас есть номер моего сотового телефона? Звоните! До свидания!
На подгибающихся ногах выхожу из приемной. Что это значит? Ума не приложу!
ОН
Ее отец — властность, многажды помноженная на уверенность. Породистость, помноженная на холеность. Доброжелательство, помноженное на равнодушие. Мой страх, помноженный на его всесилие. И все это мелется на мясорубке короткого разговора.
Его сиятельство «папулечка» снисходительно улыбается, любовно оглядывая дочь.
— Даночка мне все объяснила, — кивает он, — в общих чертах.
В воздухе реют уютные по своей сугубой семейственности улыбки. Моя улыбка самая широкая, хотя и несколько кривая. Улыбка Даны — беглая, как каторжник. Улыбка ее отца — тяжелая, основательная. Едва обозначив ее, он привычно стирает гримасу одним движением лицевых мышц. Сосредоточивается. Подбирается.