Большая зачистка
Шрифт:
— Есть будешь? — со странной улыбочкой спросил Виталий.
— Выпью чего-нибудь. Попроси на свой вкус, — также без всякой задней мысли ответил Анатолий.
А ведь сиживали когда-то вот так, без вражды и подозрений. Куда это все ушло? Куда провалилось?..
— Скажи, зачем воюем? — сморщился, как от зубной боли, Плешаков. — Неужели не можем сесть вот так, тяпнуть по сотке и снять все вопросы?
— Давно такая мысль пришла в голову? — без злости поинтересовался Западинский. — Хорошая мысль, между прочим.
— Тогда за чем же дело?
— Ты сделал первый
— Не веришь, что это возможно?
— Толя, кончай трепаться, — с улыбкой махнул ладонью Западинский. — Говори, чего на душе. С чем пришел. Потом я скажу о своих претензиях. И не будем «стрелку» превращать в разборку, как говорит один мой деятель.
— Формоза, что ль?
— Какая разница… Слушаю.
Он взял бутылку принесенного официантом коньяка, понюхал и налил две рюмки — себе чуть-чуть и Плешакову — полную.
— Давай! — и вылил себе, как лекарство, под язык.
— Хорошо, я скажу, только постарайся без обид. Чем тебе мешал Матюшкин?
— Он мне совершенно не мешал, — равнодушно пожал плечами Западинский. — Кто тебе сказал? Только потому, что его какая-то сволочь шлепнула в моем ресторане? Это не доказательство. Я бы того ублюдка сам задавил. Скажи, мне нужна такая слава? Там же, блин, вся Генеральная прокуратура на ушах стоит. На хрен мне это, Толя?
— Может, он твоему приятелю Игнатову помешал?
— Спроси у него. Они, по-моему, давно цапались. А с генералом у меня совершенно конкретные дела были. Если бы у нас с тобой не было этого, — Западинский постучал кулаком о кулак, — с удовольствием рассказал бы. А так — конкуренция… Ну хорошо, ты спросил, теперь разреши и мне. Ты сам себя по отношению ко мне не чувствуешь виноватым?
— Чувствую, — с достоинством ответил Плешаков. — Затем и предложил встретиться.
— Вот это уже интересно! — прямо-таки загорелся Западинский. — Валяй, излагай!
— Мы оба наделали ошибок. Сперва о своих. Я, в общем, знал предмет твоей охоты. Но успел раньше. Это не карается смертью, Виталик. Сам сказал: конкуренция. И ребят тех я просто пожалел. Зачем дурачков жизни лишать? А вот ты — не пожалел. И не только их. А почему? Жаба тебя, Виталик, задавила. Ну ладно, оставим это. Бог тебе судья. В финансовых делах, особенно крупных, родни, сам знаешь, не бывает. Но ведь больше я у тебя на дороге не становился. Решая свои проблемы, ты захотел ответственность за неудачи переложить на меня. И снова ошибся, заметь. Так вот, чтобы окончательно закрыть этот вопрос и больше к нему не возвращаться, я предлагаю нам обоим объединить два интереса и разделить их честно пополам. Другими словами, ты вступаешь в мою операцию с лекарствами, а я — в твою, обеспеченную Вадиком. Кроме того, возобновляем статус-кво на каналах: ты — мою информацию, я — твою рекламу. Полагаю, так будет без обид.
— Это все? — спокойно спросил Западинский. Плешаков кивнул. — Тогда послушай и меня. Ты, дружок Толя, сильно отстал от жизни. Я так понимаю, что в данной ситуации не тебе, а мне можно диктовать условия и предлагать сделки. Ты вот осуждаешь резкость некоторых моих движений.
— Ну, начинали мы в разных ипостасях, — хмыкнул Плешаков. — Я — своим горбом, а ты в стукачах у Игнатова обретался. Так что и перспективы у тебя, Виталик, были более отчетливые. Но суть не в том. Кто там у вас кого сделал?.. Вы и разбирайтесь. И я не следователь по особо важным делам, чтобы давать оценки твоим поступкам. Поэтому, Виталик, давай ближе к телу, не надо кашу по столу.
— Ты, Толя, даже не представляешь, как сейчас не прав. — Западинский, видно было, сдерживался, но алые пятна на скулах выдавали. Нервишки, черт бы их побрал! — Ты хочешь доказать мне, что чист морально, а не получится. Ты вот жалеешь тех пацанов с Новой Басманной, а поступил бы ты с ними, как с моим оператором в Томилине, и не было бы у тебя никаких забот. Ошибся. А я взял да и вычислил тебя. Так что тут уже не баш на баш, тут ты мне просто элементарно дорожку перешел. А я таких ходоков не жалую. И поэтому дележка неуместна. Тебе придется вернуть мне все. Плюс издержки. Вот тогда, может быть, дальнейший разговор у нас с тобой и получится. А нет… ну, ты и сам знаешь: с волками жить…
— Не слишком ли высоко ты вознесся, Виталий? Неужели и в самом деле возомнил себя всесильным? Не понимаю… — Плешаков сознательно провоцировал Западинского на резкости. Крохотная булавочка-микрос, последний дар покойного Матюшкина, ничем не отреагировала на металлодетектор, коим еще на входе в открытую прошелся по Плешакову один из охранников Виталия. Точно так же, как сделал это с Виталием и Лаврухин, возглавлявший команду Анатолия Ивановича. Но запись должна была идти. И тут особо важно дать полностью высказаться Западинскому и самому не подставиться.
— А ты никогда не понимал. Это не самомнение, а констатация факта. Именно понимая это обстоятельство, ты и предложил встречу. Не от разума, а от страха. Валится все у тебя, Толя, летит к едрене фене, вот ты и забегал. А мне такие союзники не нужны. И равных партнерских отношений у нас, слава богу, быть не может.
— Ну хорошо, ты высказался. Теперь послушай меня. Я вижу, как ты старательно пытаешься повесить на нас «мокруху», но у тебя нет фактов. Я же обладаю противоположными сведениями. Могу поделиться, если тебе интересно.
— Давай, послушаю. Времени у меня есть маленько…
— У меня имеются доказательства того, что ты лично дал команду убрать Олега Скляра. Что эта же угроза распространялась и на его дочь. С ней я тебе успел помешать, а вот с Олегом не получилось. Он оказался упрямым и сам полез под пулю. Твою, Виталий.
— Бред! — Западинский помотал головой, взмахивая длинными волосами. — Ты сам-то хоть веришь тому, о чем болтаешь?
— Ты снова торопишься, Виталий. И совершаешь ошибку. Я не хочу объявлять тебе войну, и мои предложения сугубо мирные: вести совместные финансовые операции, вернуть на телевидение статус-кво. Что здесь противозаконного? Больше того, я просто уверен, что ты сам примешь аналогичное решение, когда узнаешь о моих условиях.