Большая земля
Шрифт:
"Ты,- говорит,- пролетарий из попов, не уркай много. А то я,говорит,- сам исправником стану и тебя за твою строптивость - знаешь куда? С лишением прав состояния и ссылкой в места отдаленные". А мне что! говорю.- Не испугаете, я и так на поселении, а чего дальше здешних мест! Смеются... Или вот еще...
– Подолгу жили здесь на озере?
– Им из города дольше трех дней отлучаться было нельзя.
Но известное дело: дадут стражнику на бутылку и живут, сколько пожелают. Рука дающего не оскудеет... А вот тоже был случай: видите тот мысок? Так с того мыска - там берег приглубый, сразу сажен пять будет девица одна молодая в воду кинулась.
– Утопла?
– спросил серьезно Петька.
– Конечное дело утопла, раз такая глыбь, и притом с нароку.
– Из-за чего же она утопилась?
– Доктор
– А тут такое дело вышло... Ссыльная была барышня, на три года сослана была, и всего-то ей осталось полгода сроку... Да... А в Питере у нее друг был,- жених, что ли,- и сирота была покойница круглая. Пела как замечательно! Бывало, у огня сядут кучей и поют. Хорошо пели. Выйду я тоже из избушки, сяду на пенек и слушаю. Господи, прости меня грешного, не к лицу бы мне это, да и песни часто содержания противубожественного, светские песни, волыюмыслениые, а не могу! Не могу, да и только... Возьму, да этак в октаву и подпеваю тихим голосом, чтобы они не слыхали. Иначе - беда, засмеют! Так вот эта барышня... Голосок у нее поразительный, чистоты необыкновенной, и сколь народу ни поет,- голоса все сильные были,- а ее слыхать... Как колокольчик звенит, переливается. Маленькая, вся черненькая, до всех ласковая.
Алексей Иваныч умолк. Доктор и Петька не прерывали его.
– Пришли они однажды - человек пятнадцать было - гулять и рыбу удить. Дня три жили. И она была. Веселая такая! "Мне,- говорит,- Алексей Иваныч, весной срок выходит. Поеду,- говорит,- опять учиться буду". А меня сатана за язык и дернул, прости господи, будто чуял что-то. "Поезжай,-говорю,милая барышня, поезжай... Ученье - ученьем, а наперво дружка своего отыщи". (Знал я, что женишок у ее был). Посмотрела она на меня, ничего не сказала, отошла прочь. А у самой, вижу, слезы на глазах. "Извините,- говорю,- если чем обидел". Она ничего, не сердится. "Это,- говорит,- я так. Не пишет давно он мне, вот и думается". Да-а... А вечером, темниться уж стало, слышу кричат на берегу, вот там, откуда вас привез. Поехал. Там трое. Один какой-то новый, ни разу не бывал, а другие знакомы. Тоже из ихних, ссыльные. "Барышня Смольникова,- говорят,- не у тебя ли на острову?" "У меня",говорю. "Ну, так перевези". Везу я их и думаю себе: а вдруг этот незнакомый и есть дружок моей барышни! Не писал, да сам и приехал... И так мне за нее радостно стало, что не могу сказать. Не мое это, конечно, дело, а все-таки... Привез. Все разбрелись, кто куда. Кто на лодке поехал, кто так,- дело молодое. А барышня Смольникова одна у костра сидит и в огне палкой мешает. И поет потихоньку, про себя... Ну, думаю, сейчас увидит, кинется навстречу. Те трое подошли. Она встала - и, ничего, разговаривает. Не слыхал я, о чем разговор у них был. Только потом вижу: эти-то, что приехали, па руки ее подхватили. Без чувств упала барышня. "Принеси,кричат,- Иванов, скорее воды!" Облили ей голову. Пришла она в себя. "Уйдите,-говорит,-все, оставьте меня одну". Те попробовали ее уговаривать. Ничего не слушает, а сама вся белая такая стала, ручки дрожат. (Маленькие у нее, ребячьи ручки были). Ладно... Отошли те, приезжие, к избушке, спорят о чем-то. А я не вытерпел. Зашел сбоку, будто поленце хотел на кокорке расколоть, да и говорю ей: "Не знаю,- говорю,- что у тебя приключилось, вижу только, что недоброе. А господь бог лучше нас знает. Не возропщи,говорю,- дитя, на господа, ибо сказано: "Придите ко мне все трудящие и обремененные, и аз успокою вы..." Обернулась она ко мне, ох, нехорошо посмотрела... "Ты,- говорит,- старик, бредишь... Нету твоего бога, нету..." Повернулась и в лес пошла. Экой грех, прости господи! Не догадался я тогда, думаю - пошла, так и лучше. Одной-то легче терпеть, не на глазах. Подошел к приезжим. "Что,- спрашиваю,- с барышней нашей приключилось?" А один, который знакомый был, и говорит: "Это, вот, новый наш товарищ приехал, и он ей известие привез, что друга барышниного убили. Из тюрьмы хотел бежать..." Вот, думаю, отчего не писал долго! А тут вдруг слышим: р-р-раз! Так в воду что-то и ухнуло, вон там, как раз на. мыску. А темно уже стало, не видать. Кинулись мы туда, да где уж! Берег приглубый...
Алексей Иванович умолк. В десятый раз подогрелся закопченный
Наконец Петька поднялся от стола.
– Ну ты, пролетарий из попов,- сказал он Алексею Ивановичу,- лодку дашь? Только - чтобы не текла.
– Вишь ты, какой прыткий! Чтобы не текла! Легко сказать... Возьми вон ту тройку. Не больно текет. Конечно, отливать маленько придется.
– Знаю, как "маленько",- проворчал Петька, спускаясь к берегу,полверсты проедешь - пол-лодки воды. Где у тебя черпалка?
– Пролетарий из попов!
– недовольно повторил Алексей Иванович.Дразнится тоже, сопляк...
– Карбаска-то не бери!
– внезапно крикнул он Петьке.- Тройку бери, тройку! У карбаса весел нету.
Доктор взглянул на "тройку". Она вся погрузилась в воду. На поверхности видны были только концы кокорок носа и кормы.
Алексей Иванович заметил его взгляд.
– Это ништо, что в воде. Отлить только надо, она нарочно у меня замочена. Текла шибко...
Вытащив затопленную лодку на берег и кое-как удалив из нее воду, Иван Петрович и Петька взяли свои пожитки и отправились.
– Снаряд с собой?
Петька улыбнулся и кивком головы указал на свой берестяной кошель.
– Вот в букли уедем, там и устроим все. На глубищуки крупные стоят. На самое дно спустим.
8. Забойщик из Ныокэстля
– Эллен!
– Дэвис!
Они крепко схватились за руки.
Мистер Томсон стоял в стороне и делал вид, что старается не замечать их смущения. Глядя в окно, он старательно чистил маленькой щеточкой полированные ногти.
– Как ты узнала обо мне?
Эллен оглянулась в сторону мистера Томсона.
– Вот этот джентльмен сообщил мне адрес. Но что ты здесь делаешь?
Она опустилась в кресло. Дэвис остался стоять, скрестив на груди сильные руки.
– Я? Это не секрет. По крайней мере - от тебя. Не так ли, мистер Томсон? Я здесь нахожусь в добровольном заключении. Для всех - я уехал в Париж отдыхать. Вы опубликовали об этом?
– обратился Дэвис снова к Томсону. Тот слегка наклонил голову.- Прекрасно. Здесь, в этом доме тайно от всех я буду продолжать работу. Сюда скоро перевезут мою лабораторию. Я должен изготовить большое количество минима-гормона. Что? Употребление? О, это трудная и высокая задача... Ты знаешь, у нас миллионы безработных и еще больше работающих, но живущих впроголодь. Я и группа лиц, заинтересованных в благосостоянии страны, нашли нужным сейчас, именно в настоящий напряженный момент воспользоваться теми возможностями, какие дает в наши руки минима-гормон...
– Ты хочешь сказать...
– Да, я хочу сказать,- неестественно резко перебил Дэвис,- хочу сказать, что мы намерены в ближайшее время начать производить "уменьшение", деминимацию всех, желающих избавиться от нужды и лишений. К нам придут все, кому не хватает хлеба... Таким образом сразу и окончательно будет исключена возможность всяких волнений и беспорядков, поражающих благосостояние нашего государства.
Дэвис говорил холодным голосом, смотрел на Эллен чужим взглядом, и вся его речь скорее напоминала лекцию, чем обыкновенный разговор. Умолкнув, он остался стоять в прежней позе. На его лице не шевелился ни один мускул.
Нервно теребя и покусывая палец перчатки, Эллен пристально и с недоумением всматривалась в лицо Дэвиса, стараясь прочесть на нем ответ на мучившие ее вопросы. Что с ним случилось? Еще вчера она перебирала в уме каждое слово, сказанное им тогда на площади... Она пришла за эти дни к выводам и решениям... Но Дэвис...
Раздался звонок домашнего телефона. Томсон взял трубку и, по привычке говорить в шумных местах, закрыл ладонью другое ухо. Бросив на Томсона быстрый взгляд, Дэвис не меняя позы сделал Эллен знак глазами.
– Прими меры... только не полиция... через десять дней...
Напрягая слух, Эллен старалась смотреть в сторону. Когда Томсон оторвал от уха трубку, она встала с кресла и громко сказала:
– Мне нужно идти. Я сегодня что-то ничего не понимаю. Да и времени нет. Когда я могу зайти сюда в следующий раз?
Она взглянула на Томсона. Тот подошел галантной походкой, потирая руки.
– Почему мисс так торопится? Прошло всего несколько минут.
– Я нe могу больше здесь оставаться. Зашла только на минутку,- она вынула часики.
– Уже восемь часов.