Больше, чем жизнь
Шрифт:
Как ни странно, Золот вполне справлялся с ролью кострового. Видно, ему доводилось и под дождем поддерживать огонь, может, на охоте бывал? Или в походе? Кто его разберет! С виду-то мальчишка мальчишкой... Расспрашивать его, впрочем, я не собирался, тем более, тут и Хадрисс подошел, встряхнулся, как собака, и уселся у костра.
– Вообще-то бабам положено готовить, - сообщил он, поглядев на Злату. Та только съежилась под двумя плащами.
– Но тут, вижу, случай не тот. Испортит хорошую еду! Дай-ка, Север, я сам... Сколько помню, у тебя все
Он врал напропалую: я никогда ничего при нем не готовил, и уж тем более нам не доводилось вечерять у одного костра. Однако, не могу не отметить, ложь оказалась удачной: уже и Злата перестала дрожать, и Золот вьюном вился вокруг громадного Хадрисса -- то подай, это принеси... хорошо, у меня соли немного было, таскал с собой по старой привычке. Мертвяки сильно ее не любят отчего-то, если совсем уж наглый привяжется, можно ему в гадкую рожу сыпануть, ненадолго, но отстанет. Не знаю, отчего так, да и сам хозяин, по-моему, не знал. Это у его предков надо было спрашивать, но где теперь те предки... Надеюсь, сидят во владениях Великого Нижнего у холодной золы давно прогоревшего костра!
Я же занялся Везунчиком: чистить его было нечем, разве что пучком прошлогодней травы обтереть, но и то ладно. Сбруя вся мокрая, и не просушишь ведь толком, а попону хоть выжимай! И как его завтра седлать? Хотя, если верхом все равно никто не едет, можно и обойтись, а седло вон Хадрисс на плечо закинет, он такого веса и не заметит...
Я воровато оглянулся, вынул припрятанный сухарь и сунул Везунчику. Тот живо схрупал угощение и ласково фыркнул мне в лицо, негодяй.
Дождь понемногу перестал. "Если повезет, завтра развиднеется", - подумал я, поглядев на далекое серое небо над верхушками голых деревьев. Ан нет, не совсем голых, они уже подернулись зеленоватой дымкой, теперь я отчетливо это видел!
– Хорошо!
– сказал я вслух, почесал в затылке и выудил из волос какой-то сучок. Зацепился, наверно, когда я по кустам лазил... Да, точно, я тогда чуть половину кожи с черепа не содрал!
Судя по всему, на голове у меня творилось невесть что, так что я распутал ремешок, вытряхнул из волос (не особенно чистых, кстати; пойти, что ли, макнуться в ручей?) мусор, кое-как пригладил их пятерней и собрался снова связать в хвост, как вдруг почувствовал прикосновение к левому локтю.
Это оказалась Злата, выбравшаяся из убежища.
– Возьми, - сказала она тихо и протянула мне костяной гребешок. И где только прятала!
– Как он служил мне, так пусть теперь служит тебе, и...
– Ну...
– начал я, собираясь поблагодарить, и уже протянул руку, но тут же получил по пальцам.
– Не бери!
– выкрикнула Эсси мне в лицо. Наверно, у меня был достаточно недоумевающий взгляд, чтобы она сочла нужным добавить: - Потом объясню!
– Не стоит, - сказал я Злате.
– У меня на голове чего только нету, охота тебе какую-нибудь живность в косе заиметь? Нет? Ну и славно, иди вон к костру, там уже оленина
Она отошла, то и дело оглядываясь, а я вопросительно уставился на Эсси.
– И что это было? Почему нельзя взять у кого-то гребень?
– Север, Север...
– вздохнула она.
– Впрочем, откуда тебе знать! А вот эта, - Эсси посмотрела вслед Злате, - кое-чего нахваталась, не могу не признать!
– Да объясни ты толком!
– Если ты принимаешь из рук благородной девушки ее гребень, ты признаешь себя ее вассалом, - мило улыбнулась она.
– Почему именно гребень? Отчего не зеркало, не платок, наконец? Чушь какая!
– мотнул я головой.
– Обычай, - веско произнесла Эсси.
– Он был древним еще во времена моей прабабки. Почему именно гребень, я толком не знаю. Слышала от старых служанок, мол, это потому, что у человека жизненная сила в волосах, вот отчего в старые времена их не стригли... Да и теперь, чем длиннее и гуще у женщины коса, тем она считается здоровее и... ну, ты понимаешь!
– У нас были похожие поверья, - кивнул я. Да, точно, женщины косы не подрезали, а если приходилось, то делали это с такими предосторожностями, что страшно становилось.
– То-то ты и сам такой лохматый!
– поддела она.
– Так вот, я не очень понимаю, как это связано, но мне няня рассказывала: свой гребень просто так никому давать нельзя. Он твой, он с твоей жизненной силой постоянно соприкасается, и если вдруг попадет в руки дурному человеку, тот сможет тебе навредить.
– А княжнам, значит, можно?
– Так ведь она особые слова сказала, ты не заметил разве?
– удивилась Эсси.
– Только она их переврала немножко. Нужно говорить "пусть этот гребень служит тебе, как мне служил", а когда человек его возьмет, закончить -- "и как он служил мне, так и ты мне служи". Смысл, во всяком случае, именно такой. Понял теперь?
– Понял, - усмехнулся я.
– Только я в это не верю. Думаешь, она сумела бы принудить меня повиноваться? Ерунда какая!
– Север, ты же смертознаю служил, - тихо сказал Эсси.
– И ты называешь ерундой заговоры, которым сотни лет? Я не знаю, как это работает, но во всех сказках, во всех легендах попытавшийся преступить слово жестоко за это расплачивается!
– Да не силен я в таких вещах, - мотнул я головой.
– Ладно, не дуйся. Я тебе верю. Лучше уж вообще ничего у Златы брать не стану... Я только не пойму, на кой ей слуга вроде меня?
– Так она боится.
– Меня?..
– Тебя, тебя. А больше всего того, что ты их с Золотом бросишь одних. И еще Хадрисс появился! Я бы тоже, наверно, испугалась, - подумав, добавила Эсси.
– Только, по-моему, вот так поступать -- недостойно княжны. Ты ведь в самом деле даже не представлял, на что соглашаешься!
– Я и сейчас не слишком представляю, - вздохнул я.
– Пойдем к костру. Я слышу, там уже пиршество в разгаре. Как бы они назавтра животами маяться не начали...