Больше никогда
Шрифт:
— Вот спроси ее! Уволю, нет, убью. Точно убью, — поклялся он взбешено.
Хмыкнув, Оксана поднялась следом и с некоторой долей облегчения выдохнула:
— Ну раз так, то поехали. Теплоход же в состоянии высадить нас поближе к твоему дому?
Глава 29. Отец и сын
— Ты все делаешь неправильно!
Андрей растерянно отнял руки от разбросанных по комнате запчастей от железной дороги. От долгого сидения на коленях затекли икры, спина ныла, а затылок неприятно кололо невидимыми иголками. Застой крови плохо сказывался на общем состоянии,
Чего? Он сам не знал. Того самого знака или небесного чуда, когда понимаешь, чего хочет твой ребенок.
Отец, правда, утверждал, что шансы на подобное озарение равны нулю. Потому что они с сыном толком друг друга не знали. Но Андрей был свято уверен: раз он — отец, значит, все поймет. С полунамека или полувзгляда. Должен. Или он просто плохой родитель, который даже не разбирается в желаниях своего ребенка.
Во всяком случае, так писали на форуме «Мамочки Москвы».
Когда Андрей туда зашел, то первые два часа провел в недоумении. Некая Наталья Новикова спорила с другими мамочками о том, сколько нужно кормить ребенка грудью: до двух лет или до шести. Потом всем раздавала советы по воспитанию с обязательной лекцией о правильности того или иного метода обучения ребенка.
Устав от комментариев, Андрей обратился к статьям: пока слушал отца, перечитал кучу малополезной информации. К концу рабочего дня и общения с родителями у него сложилось впечатление, что проще содержать какую-нибудь игуану, чем ребенка.
«Что с тобой делать-то?!» — в его голове пронесся риторический вопрос, пока взгляд внимательно следил за действиями сына.
— Ну все!
Андрей вздрогнул и отвлекся от своих мыслей, затем посмотрел на Стаса.
— Что? — вздернул бровь, на что в ответ получил презрительное фырканье.
Вот сейчас Стас напомнил Влада, его младшего брата. Просто копия: и недовольное выражение лица, и манера закатывать глаза, и любовь к складыванию ручек на груди. В голове зашевелились винтики с подозрениями, но он их отбросил подальше.
Суровая мадам математика, коей Андрея пытали в школе, безапелляционно пресекла зарождающиеся надежды на перекидывание ответственности. Никакие ухищрения не помогли бы. Даже отец, получивший одну из многочисленных фотографий, собранных в деле на Оксану, заявил: «Вылитый ты! Только щечки поупитаннее, хотя… Нет, все-таки ты. Узнаю этот обиженный взор и поджатые губешки. Ему только кодекса подмышку не хватает. Но ничего, Кристина обеспечит».
Андрей печально вздохнул.
— Есть хочу, — заявил Стас и бросил на пол паровоз.
Подключенный к док-станции по вай-фай, он крутил колесами и выпускал дым из трубы. Андрей окинул его взглядом, затем покосился на хаос вокруг. Когда он зашел сюда два часа назад, комната была в идеальном порядке. Стас вывалил все игрушки уже после его прихода.
Прямо из двух больших контейнеров с зелеными супергероями на лицевой стороне и крышке: то ли с черепахами, то ли с крокодилами. Андрей так и не понял кто они, но на всякий случай сделал снимок.
Знать, чем увлекался его сын, тоже важно.
— Мне кажется, комнату надо убрать, — неуверенно протянул он, оглядывая пространство вокруг. — А то вся спальня напоминает Ледовое побоище.
На него бросили взор из-под сдвинутых бровей. Да такой, что стало
— Мама разрешает не убирать игрушки по вечерам, — заявил Стас и упрямо одернул пижамную рубашку.
Огонек недоверия вступил в конфронтацию с прочитанным в многочисленных статьях. Методика воспитания, позволяющая детям все на свете, но с определенными временными рамками, спорила с логикой. Потому что действовала она до пяти лет, а Стасу уже шесть.
Это много или мало?
Пальцы Андрея дернулись от желания набрать Оксану, однако он мужественно сдержался. Зоя Федоровна говорила про авторитет, значит, ему придется им стать. Иначе какой он после этого папа?
— Мама такого сказать не могла, — уже тверже заявил Андрей и посмотрел сыну прямо в глаза.
Тот прищурился, словно маленький хищник, и принялся выискивать на его лице следы заискивания. Чуял слабину и отчаянно ловил момент, чтобы выклянчить выгодные условия. Андрей вдруг поймал себя на мысли, что воспитание ребенка чем-то схоже с действиями юриста во время судебного процесса.
Пережмешь — получишь от судьи выговор. Где-то упустишь детали или покажешься прокурору легкой добычей — сожрут с потрохами. Разнесут в пух и прах тщательно построенную линию защиты, какой бы грамотной она ни казалась.
Андрей почувствовал, как с плеч падает гора. Суд так суд. Отец из него, может, и не очень, а вот юрист прекрасный. Поэтому маленькому задире никакая победа в их бессловесной схватке не светила.
— А ты позвони и спроси у мамы, — вздернул подбородок Стас.
Мощный аргумент, Андрей на секунду растерялся. Пока не понял, что сын блефовал. Он прекрасно знал, что никто и ни при каких обстоятельствах не потревожит Оксану. Хотя… Искушение было слишком велико.
— На слабо меня берешь? — Андрей подался к Стасу и прищурился.
— Кормить ты меня не собираешься, — заключил тот, после чего добавил к интонации несколько жалобных ноток. — Моришь голодом, издеваешься, жестоко обращаешься…
«Вот ведь свинтус», — мрачно подумал Андрей.
— Тебя попросили убрать игрушки.
— Но я хочу есть.
— Без проблем. Пока я занимаюсь ужином, ты убираешь игрушки.
— Это можно сделать потом!
— Сейчас.
Стас тяжело задышал, закрыл рот и уставился на него во все глаза. Явно не ожидал, что на его крик Андрей среагирует титановым спокойствием. Губы искривились, голубые озера подернулись поволокой от подступивших слез. В ход пошел шмыгающий нос и печальное выражение личика.
Театр одного актера окончательно убедил в том, что правда на стороне взрослого.
— Ы-ы-ы… Ма-ма… К маме-е хочу-у-у… — завыл юный манипулятор.
Потом грохнулся на спину, заерзал по пушистому ковру и принялся бить ногами об пол. Первой реакцией стала паника, а потом Андрей вновь обрел душевное равновесие. Все выглядело таким знакомым и привычным сердцу. Словно он попал в здание суда, где проходил сложный процесс.
Подобные игры у многих обвиняемых и лжесвидетелей прокатывали на ура. Поэтому от присяжных, на чьих эмоциях легко сыграть, и отказались в свое время. Все оставили на откуп фактам. Судьи, привычные к показательным концертам преступников, опирались исключительно на железобетонные доказательства. Очень мало кто из них поддавался внутренней эмпатии.