Болшевцы
Шрифт:
— Голубчики, поднажмите! Ребятки, не сдавать!
Им овладел азарт, как во время картежной игры. Теперь масло текло не только по станку, но и по груди, по рукам, и ему казалось, что станок и он — одно целое. Николая захватил ритм работы. Заправляя в станок заготовку, он весело сам себя подбодрял:
— Николаша, не подкачай!
И вдруг завыла сирена. Выключили моторы. Станок омертвел. Николай вытер рубахой лицо и, зажмурившись от удовольствия, сел на ящик. В глазах тотчас же
— Жив? — весело спросил Таскин.
— Еле-еле!
— 500 и 475, в вашу пользу, — сообщил он, как истый арбитр.
Радость охватила Михайлова. Он, смеясь, пожимал руки своим помощникам. Слава бригады новичков раскатилась по всему заводу, и даже те, кто подсмеивался над храбростью Михайлова, теперь заговорили:
— Ну, знаете, у него золотые руки!
Побежденные «старички» тоже пришли поздравить нового ударника.
— Ну и работали вы — как черти, — сказали они с почтением.
— Честное слово, я здесь не при чем, — отвечал он всем. — Ребятки поднажали.
С каждым днем все легче и свободнее чувствовал себя Михайлов в коммуне. Успехи в работе увлекали и радовали его. Он уже совсем обжился на новом месте, для полного спокойствия нехватало лишь Маруси. Жена была значительно моложе его, он боялся ее потерять. И однажды Маруся неожиданно приехала в Болшево вся в слезах.
— Что случилось? — испугался Николай. Он никак не мог добиться от нее толкового слова.
— Лучше умереть, чем такая жизнь, — говорила она, всхлипывая, — я не могу, у меня измотались все силы.
— Тебе скучно одной?
— Хуже, Коля. Мать узнала, что ты жулик. От попреков некуда спрятаться. «За вора вышла — так ступай, с ворами и живи». Коля, погляди, как я вся извелась, — и она ласково добавила: — И все ведь это из-за тебя, глупышка!
— Но чем я тебе могу помочь, Маруся?
— Поедем со мной в Москву. Мы вместе успокоим мать. Ты ей все объяснишь. Ведь на один денек тебя отпустят?
— Отпустят, — уверенно ответил Коля и со стесненным сердцем пошел к Смелянскому.
После случая с приемником он часто с ним виделся, но, конечно, о Москве не заикался.
— А я к тебе с просьбой, Павлыч. — За последнее время Николай так сработался со Смелянским, что иначе, как Павлычем, его не называл.
Николай хотел уже было рассказать ему историю с женой, но подумал, что это не причина для неотложной поездки в Москву. Смелянский может отложить поездку до выходного. Тогда он собрался с силами и сказал:
— Жена приехала… Говорит, что комнату отбирают… Вещи выбросили, нужно бы съездить.
Смелянский молчал. Михайлов, стараясь предотвратить отказ, все более и более яркими красками расписывал выдуманную им историю:
— Вещи на улице. Они мокнут, их растащат!
А Смелянский думал о том, что все это, конечно, очень серьезного может быть поправлено и другим путем. Во всяком случае судьба Михайлова дороже вещей… С другой стороны, если Николай все время пробудет с женой, то ничего опасного в этой поездке нет.
— А когда тебе на работу? — спросил он.
— Вечером.
— Прогуляешь смену?
— Ничего не поделаешь, Павлыч!
— Ну хорошо, поезжай. — И Смелянский выписал ему увольнительную.
Николай почувствовал благодарность к этому человеку.
В последнее время Николая занимала судьба Кости. В коммуну приезжала костина теща — Каинша — и звала его жить к себе.
— Ты здесь за сто рублей в месяц молодость губишь, приезжай ко мне жить — будешь как сыр в масле кататься.
Костя соблазнился. Николай его много и настойчиво уговаривал, стыдил, ставил себя в пример, но тот, похоже, решил в ближайшие дни переехать к теще. Теперь Николаю захотелось рассказать эту историю Смелянскому.
«Слягавлю», подумал он, и ему на минуту стало жутко. Но он все же рассказал.
— Мы займемся Костей, — ответил Смелянский. — Может быть, придется его на общем собрании проработать. Ты поможешь нам?
— Ну, конечно.
«Хорошо сделал, что отпустил его», подумал Смелянский, а, прощаясь, сказал:
— Все-таки жаль, что ты прогуляешь смену. Если бы не такое дело, ни за что бы не отпустил.
Маруся шла на станцию гордая, счастливая, под руку с мужем. Она говорила, что хорошо бы вечером сходить в кино, потом вместе, по-семейному, поужинать, и мать, увидев их любовь, может быть, смягчится. Николай слушал ее и думал, что нехорошо все-таки из-за женских слез прогуливать смену.
— Года два проживешь здесь, — продолжала мечтать Маруся, — а там поступишь в Москве на завод.
— Да, Ты потерпи немножко, — отвечал он, — я знаю, тебе несладко живется. Но зато после будет хорошо.
Когда они пришли на станцию и Маруся хотела купить билеты, он вдруг остановил ее и сухо сказал:
— Я не поеду.
Он уже был зол на себя и на жену.
— У тебя же увольнительная на руках? — изумилась Маруся.
— Все равно не поеду. Подождешь до выходного. Я из-за твоих слез в дурацкое положение себя поставил.
Маруся, не простившись, вошла в вагон. Михайлов поспешил на завод. Поздно вечером по цехам проходил Смелянский. Увидев Михайлова, он удивился: