Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года
Шрифт:
Конфликты улаживались (в значительной степени благодаря вмешательству других), и в течение нескольких лет Ленин с Плехановым продолжали работать вместе. У Плеханова было два сотрудника, скорее даже приверженца, такие же, как и он, ветераны народнического движения 70-х: Аксельрод, с ним мы уже встречались, и Вера Засулич. Эта молодая женщина потрясла всю Россию, когда в 1878 году выстрелила в царского чиновника, генерал-губернатора Трепова, который приказал выпороть политического заключенного. Суд присяжных добился ее оправдания, и она срочно уехала за границу, опасаясь, что полиции удастся исправить судебную ошибку. Молодая террористка превратилась в старую деву, добродушную и сентиментальную. Она умиротворяюще действовала на Жоржа, к которому испытывала рабскую привязанность. Благодаря ее усилиям и вмешательству еще одного ветерана-народника, Льва Дойча, удалось сохранить «Искру». По вопросу о руководстве «Искрой» достигли следующих компромиссов. Как и планировалась ранее, редакционная коллегия состояла из шести человек: трех «стариков» – Плеханова, Аксельрода и Засулич и трех вновь прибывших эмигрантов – Ленина, Мартова и Потресова. Теоретически Плеханов был «самым ценным» редактором; за ним оставался решающий голос. Фактически главным
Увы! 14 мая Ленин пишет своему вспыльчивому учителю: «Прекрасная мысль относительно тактичности, когда дело идет об отношениях с коллегами из редакционной коллегии… что касается (наших) личных отношения… они полностью разрушены вашими стараниями, а если быть точнее, с ними покончено». [104]
Однако еще на протяжении трех лет Ленин и Плеханов продолжали сотрудничать. Ленин умел быть дипломатичным, когда хотел, и временами беззастенчиво льстил «старику», принимая вид скромного и почтительного ученика. Плеханов при всех разногласиях видел в Ленине те черты, которых ему самому явно недоставало: необыкновенную энергию и организационные способности. После разрыва с Лениным Плеханов вновь вернулся к роли философа-социалиста, окруженного революционерами преклонного возраста. Этот неприятный молодой человек выполняет административную работу, а вот он, Плеханов, руководит революционной партией, и любой марксист поймет, насколько важнее осуществлять теоретическое и литературное руководство, чем заниматься мелкими организационными вопросами.
104
Ленин В.И. Собр. соч. Изд. 4-е. Т. 34. С. 82.
Однако, несмотря на все споры и разногласия, их связывали общие цели. Они были убеждены в настоятельной необходимости сохранить классический марксизм и преданы идее революции. Отчуждение росло. Они прекрасно видели недостатки друг друга. Однако еще долгое время Плеханов чувствовал, как его тянет к Ленину, обладающему необыкновенной революционной энергией. В свою очередь, Ленин не уставал восхищаться интеллектуальными способностями старшего товарища, его нетерпимостью и нежеланием отступить в идеологической борьбе хотя бы на йоту. Ленинское перо не жалело ближайших друзей и сотрудников, не говоря уже о врагах. Мартов, к которому Ленин испытывал особую привязанность, со временем стал «негодяем» и «мошенником». О своем большом друге, Троцком, Ленин долгое время говорил не иначе как о «пустомеле» и «лицемере». Когда же дело доходило до Плеханова, то в разгар самой жесткой полемики Ленин проявлял сдержанность. А это говорит о многом.
Ленин и Плеханов испытывали одинаковое отвращение к любым проявлениям ревизионизма и экономизма. Эта ересь не должна проникнуть в классический марксистский мир «Искры». Уже перед появлением первого номера газеты встала еще одна болезненная организационная проблема. Что делать со Струве? К этому моменту было совершенно ясно, что он заражен ревизионизмом. Плеханов ни за что бы не согласился сотрудничать с ренегатом. Но, как мы знаем, Ленин, еще в 1899 году решивший, что Струве ему больше не друг, имел весьма веские причины водить его за нос. Струве обладал удивительной способностью: под его влиянием светские дамы и либеральная аристократия оказывали существенную материальную поддержку делу революции. Первая кратковременная договоренность была, очевидно, первой попыткой к «мирному сосуществованию». Струве и его соратники будут оказывать «Искре» денежную помощь, а редакторы оставят за собой право осуждать ревизионизм и предупреждать читателей об опасном влиянии Струве и людей подобного рода. Неудивительно, что вскоре это соглашение было аннулировано. «Искра» занялась поисками новых источников финансовой поддержки. В январе 1901 года Ленин уже называл бывшего коллегу и финансового спонсора Струве иудой. Струве, в свою очередь, прервал затянувшееся увлечение социализмом и превратился в столп русского либерализма. Революционные лидеры стали относиться к нему гораздо спокойнее. Если человек сам открыто объявил себя классовым врагом, вы знаете, чего от него можно ждать. Вы можете при случае заключить с ним временное соглашение, выступая общим фронтом против другого врага. Но иметь подобного человека в своем лагере, выдавая его вредные теории за разновидность марксизма, приводя в замешательство и притупляя классовую бдительность людей, рядовых членов партии, – никогда!
В воспоминаниях, касающихся этого периода, Струве все еще мучился сознанием вины и досадовал, что он, подобно многим русским либеральным демократам, был соучастником организации движения, разрушившего их идеалы и не оправдавшего надежд. Плеханов и Ленин сначала использовали Струве, а потом отвергли. Тридцать лет эти воспоминания жгли его душу. Мало того что они не были «предупредительны ко мне, хотя я был вправе потребовать этого как известный политический деятель», так они еще продемонстрировали неуважение к целому классу, поскольку, как заявил Струве, он являлся «истинным представителем той социальной среды, которую нельзя игнорировать или пренебрежительно не замечать». [105]
105
The Slavonic Review. 1933—1934. Vol. XIII. P. 81.
Как трогательно звучат эти эмигрантские слова на фоне сталинской России!
Все перечисленные разногласия и трудности составляли всего лишь часть того, что в советской истории носит название «искровского» периода. Газета оправдывала свой горячий призыв: разгорелось пламя, которому, похоже, нет конца.
Конечно если просмотреть номера газет, то трудно понять, в чем заключается ее важная историческая победа. Из редакторов только Плеханов обладал даром красноречия и являлся непревзойденным очеркистом. Ленин и Мартов были скорее склонны к
Он был абсолютно прав, хотя тайный ввоз в Россию и распространение там газеты подвергали опасности многих людей, но это были простые солдаты революции. Историческая роль «Искры» заключается в том, что она объединила разрозненные группы передовых рабочих, составивших российскую социал-демократию этого периода. Искровцы, как они стали называться, действовали в условиях строжайшей конспирации. Их поддерживала мысль, что, если даже распространитель газеты будет арестован, руководители движения останутся в безопасности, и полиция не сможет воспрепятствовать деятельности партии, как это было с «Народной волей». Используя современную терминологию, можно сказать, что это была форма политической партизанской войны против царского режима и, как всякая успешная деятельность, она черпала силы в руководстве и источниках снабжения, расположенных вне досягаемости врага. Ничто так не деморализует революционную группу, как чувство оторванности, понимание, что революционные силы уже на исходе и нет никого, кто бы смог выполнять работу павшего. Спустя тридцать – сорок лет люди будут поражаться тому, как коммунисты в некой далекой стране будут продолжать бессмысленную борьбу, утешаясь тем, что их руководители пользуются защитой и поддержкой Советского Союза. Именно в искровский период проявилась эта парадоксальная черта революционной психологии.
От Иркутска до Одессы марксистские группы могли ощущать себя частью единого движения, возглавляемого самыми авторитетными героями революции. Российские социалисты не могли знать о постоянных разногласиях и назревающем конфликте в редакции «Искры». Они считали, что работа дружной группы уравновешивается, с одной стороны, такими уважаемыми ветеранами, как Плеханов и Засулич, а с другой стороны – приобретающими авторитет революционными лидерами. Влияние экономизма, одно время господствующего в социалистических кружках, в 1901-м и 1902 годах явно пошло на убыль. «Искра» не могла надеяться на то, что ей удастся оказать влияние на рабочую массу, что же касается крестьян, то они сохраняли устойчивый иммунитет к учению Маркса. Для элиты революционно настроенной интеллигенции и рабочих газета служила доказательством растущего авторитета. Для Ленина она была большим профессиональным революционером, чем «массы», хранившие ключ от победы социализма.
Разработка грандиозных планов и идей на фоне непрекращающейся работы и мелких стычек определяли жизнь эмиграции. Ленин и его сотрудники жили в Мюнхене по поддельным паспортам, частично из опасения, что российские власти могут опознать их и заявить протест правительствам Германии и Баварии. [106]
Другой и, вероятно, более важной причиной, по которой искровцы скрывались под чужими именами, была надежда, впрочем, тоже бессмысленная, что таким образом им удастся избежать ненужного общения; серьезную опасность представляла знаменитая русская общительность.
106
Само собой разумеется, что бессмысленно было скрываться под чужими именами. Вскоре через агентов царская полиция уже знала, кто является редакторами «Искры», где она издается и тому подобное.
Большинство русских эмигрантов считали, что любой соотечественник является законной добычей для ведения бесконечных дискуссий. В Мюнхене было относительно немного русских, но, как во всяком культурном центре того времени, в нем находилась колония русских студентов. Смешно думать, что Ленина можно было принять за «герра Мейера» или Мартова и Потресова за кого-то другого, кроме как за тех, кем они являлись на самом деле, – представителей революционной интеллигенции.
Владимир Ильич понимал, что в такой критический момент, когда его детище еще только вставало на ноги, от него требовалось особое внимание. Ему катастрофически не хватало времени, и, в отличие от соотечественников, он меньше всего думал об устройстве быта. Один из сотрудников вспоминал, что Ленин начинал работу в девять утра, а заканчивал поздней ночью. Иногда его можно было затащить в кафе, расположенное по соседству, чтобы выпить кружку пива, но эта небольшая передышка, как правило, заканчивалась отнюдь не по-русски. Через полчаса он начинал ерзать, посматривать на часы и, наконец, объявлял: «Заканчивайте с пивом. Даю вам не больше двух минут». Он крайне редко обращал внимание на местных русских, являвшихся постоянными посетителями кафе, но мог, к примеру, влезть в дискуссию, затеянную эмигрантами, и, не доспорив, уйти; это Ленин, который обычно ввязывался в любой спор, касался ли он политики, литературы или каких-то других вещей, и доводил его до победного конца. Останься он до закрытия кафе, и спор бы продолжился дальше. Как можно было не пригласить кого-то из участников диспута домой или отправиться к нему на квартиру, для продолжения спора? Они были молоды, полны энергии и обожали споры. Их голоса, закаленные пением революционных песен, вызывали негодование соседей. Как надоели эти шумные иностранцы! Именно такую Россию имел в виду Борис Пастернак, когда писал в романе «Доктор Живаго»: «Они говорили в дороге, как могут говорить только русские». Ленина сильно раздражали эти бесконечные разговоры русских интеллигентов. Он много времени уделял работе, а если оставалось свободное время, то тратил его с большей пользой, на чтение или физические упражнения. Неженатый Мартов, томившийся одиночеством, скоро поддался соблазну и много времени проводил в кафе.