Большие дела
Шрифт:
— Алло, — раздаётся рассеянный женский голос.
— Здравствуйте, будьте добры Новицкую.
— Кого? Это Ирину?
— Да-да, её.
— Минуточку подождите.
Трубка стукается о стол, и наступает тишина.
— Слушаю, — раздаётся через минуту знакомый голос.
— Ириш, привет. Как дела?
— Брагин! — выдыхает она, и в её голосе я слышу столько гнева и боли, что ощущаю эти чувства физически. — Что ты со мной сделал, а?! Немедленно приезжай! Ты слышишь? Немедленно!
6. Интересное кино
И что
— Ребят, не проголодались ещё?
Смеются. Нет, не проголодались. И неважно, из чего сделаны эти пельмешки, но с детства я несу в сердце добрые чувства к этому причудливому изобретению советского пищепрома.
Ну, это из серии, о чём бы ни думать, лишь бы не о том, что я боюсь от неё услышать, от Ирины. Жениться на ней я не могу, я же другой обещал… Да и как товарищи на это посмотрят? Ладно, нельзя раньше времени паниковать, расстраиваться и впадать в пессимизм.
Подхожу к кафешке, где мы встречались в прошлый раз. Заглядываю в большое окно и вижу её, сидящей за столиком. Она на меня не смотрит. Нервно кутается в пальто и поглядывает на часики. Берёт кофейную чашку, подносит ко рту…
Хорошая ведь баба, и красивая, и отзывчивая, по большому счёту. Надо только умелые руки приложить, в меру твёрдые, в меру ласковые. И готовить научить. Хотя, может, она и умеет.
Я захожу в кафе, подкрадываюсь, приобнимаю за плечи и целомудренно чмокаю в щёку.
— Приветик, зайка.
От такого приветствия она чуть не взрывается. Это я специально, чтобы обстановку разрядить. Я сажусь напротив неё и, положив руки на стол, как примерный ученик, смотрю ей в глаза.
— Ну, рассказывай, Ириш, что у тебя произошло.
— У меня? — она оглядывается по сторонам и наклонившись ко мне поближе понижает голос. — Это у тебя произошло, Брагин. Я тебе говорила, чтобы ты этого мудака оставил в покое? Я сказала тебе, что сама разберусь?
— Ага, видел я, как ты разобралась. Если бы я не вмешался, ты бы сегодня красовалась с фонариком под левым глазом, а, может быть, под обоими.
— Так, хватит! — она чуть хлопает ладонью по столу, позабыв, что это не её горкомовский кабинет. — Хватит тут балагурить. Ты действительно его отмудохал до полусмерти? Говори.
— Не до полусмерти. Просто всыпал маленько, чтобы ему память отшибло и он к тебе больше не лез. Забыл бы тебя. Но я, так понимаю, твоя магия сильнее моих тумаков. И память ему пока не отшибло, хоть он и утверждает, что вроде как бы да. Выборочная амнезия. А как ты узнала?
— Егор! — с трудом, делая над собой усилие, чтобы не разораться, говорит она. — Ну детский сад, честное слово. Ты, как ребёночек. Кулачками помахал и бабайка убежала, да?
— Нет, это ты как ребёночек, Ириш. Ребёночек, закошмаренный бабайкой. Будешь терпеть, лишь бы только никто ничего не узнал и не
— Так! Заткнись! Не могу этот детский лепет слушать. Да, он звонил.
— И?
— И? Сказал, что пока не сообщил милиции твоё имя, сославшись на частичную потерю памяти, но может это сделать в любой момент.
— Да, мне это известно. Но у меня имеется прекрасное и железное алиби. Так что он тут пролетает.
— Алиби? Да кому нужно твоё алиби? Кто его проверять-то будет? Сам подумай головой своей. Короче, он сказал, чтобы я приехала сегодня к нему в больницу.
— Чего?! Ты его послала, надеюсь?
— А если я не приеду, он сообщит, что это был ты.
— Ира, ты что, он этим теперь всю жизнь тебя шантажировать будет?
— В том-то и дело! Ты видишь, что ты натворил, балбес?!
И она всхлипывает. Это уж вообще неожиданно.
— Ир, но только не говори, что ты к нему поедешь. Нет, Ириш, не вздумай! Пошёл он в пень. Пусть говорит, что хочет, вот увидишь, ничего не получится у него. Сейчас прекрасная возможность от него освободиться!
— Егор! Какой ты баран упёртый! Если он скажет, что это ты, они тебе всю жизнь переломают. Нет! Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя…
— Ирина! — перебиваю её я. — Остановись! Я знаю то, о чём ты даже не имеешь представления. Я видел таких мудаков, как он. Если только покажешь слабину, он будет бить в неё снова и снова раз за разом. Если увидит, что я тебе небезразличен, он будет выматывать тебе все жилы, а ещё будет тебя избивать, за это. Сначала будет бить так, чтобы никому не было видно, а потом совсем оскотинится и перейдёт все границы. Слушай меня. Я тебе говорю совершенно серьёзно, я ему глотку перережу, если ты к нему сунешься. Я узнаю, не думай. У меня там знакомый лежит в соседней палате. Он всех сестёр уже коррумпировал. Они сразу донесут. Ты слышишь меня? Я не шучу. Не хватало ещё, чтобы твоё имя трепали в связи с этой мразью.
Она смотрит на меня широко открытыми глазами и даже чуть приоткрытым ртом.
— Егор… ты что… правда готов убить за меня? — наконец спрашивает она.
Блин… перебор вышел… Слишком убедительный монолог получился.
— Да, Ириш, могу. И тебя тоже, если не послушаешь.
Она не реагирует, задумываясь.
— Слушай, — наконец, возвращается она из мира блуждающих мыслей. — А как ты думаешь, какая разница в возрасте у Галины и Бориса?
Опаньки, куда это нас занесло.
— Семнадцать лет, — уверенно говорю я.
— Ты так думаешь?
— Нет, знаю. Она мне сама сказала.
— Когда это? — хмурится Новицкая.
— Когда мы с ней уединялись в кабинете.
— Балбес ты, Брагин. Дитё малое, честное слово.
— Но мы не знаем точно, любовь у них или только дружба. Галя говорит, дружба. С другой стороны, она дама замужняя, что она ещё сказать-то может…
Мы сидим ещё какое-то время и даже съедаем по эклеру и выпиваем по чашке кофе.
— Ты поняла меня? — спрашиваю я на прощание.