Большие дела
Шрифт:
– Брагин, не пойму, ты пришёл красной тряпкой помахать перед глазами?
– Нет, какая тряпка, я понять вас хочу. С бутылкой пришёл, между прочим. Что было, что будет…
– Чем сердце успокоится, да?
– качает он головой.
– И это тоже, - киваю я.
– Ставьте Баранова начальником управления, Глеб Антонович, и я тоже сделаю шаг навстречу. Пора дружить, а не воевать. Но, если вы, например, меня ненавидите больше, чем себя любите, тут уж ничего не поделать, конечно.
Он молчит, не орёт. Понимает, возможно, что я могу быть полезен.
Выхожу из кабинета и вижу приёмную пустой. Где же Лариска? В туалет убежала? Ладно, может быть. Хотел с ней про Гену поговорить, да видно в другой раз теперь. Спускаюсь по лестнице и думаю, откуда он всё-таки узнал про Чурбанова? Кто мог сообщить? Хм… Надо бы выяснить, как только, непонятно.
Оказываюсь на улице и иду к машине, но внезапно останавливаюсь, заметив знакомую шубку Лары Дружкиной. Она стоит в сторонке и курит. Но самое удивительное не это. Удивительно то, что рядом с ней находится… Снежинский. Он берёт её ручку, подносит к губам и целует. А потом улыбаясь во весь рот, вручает коробку конфет, отвешивает небольшой поклон и уходит из поля моего зрения.
При виде этого мрачного и неприятного типа у меня в сердце вспыхивает недобрый огонь, а в голове очень неприятная догадка. Я быстрыми семимильными шагами подскакиваю к Ларисе и схватив за руку, сжимающую коробку конфет, резко поворачиваю к себе. От неожиданности она разжимает руку и шоколадное ассорти падает на холодный асфальт, рассыпаясь маленьким шоколадным фейервеком.
– Это он тебе сказал про Чурбанова? Созновайся!
17. Хватка сжимается
В глазах Ларисы мелькает страх и непонимание. Она с ужасом смотрит на меня, а потом опускает голову и с не меньшим ужасом рассматривает красивую коробку, сбившуюся золотую тесьму и рассыпавшиеся конфеты.
– Брагин! — наконец, выдыхает она. — Ты что творишь?!
– Что он от тебя хотел?
– зло и требовательно спрашиваю я.
– Это он? Он тебе сказал?
– Брагин, ты с дуба рухнул что ли? Какого хрена! Что ты несёшь вообще? Дурак! Что ты несёшь? Такие конфеты были! Ну, ёлки-палки! Что на тебя нашло? Бешеный…
– Дружкина! Ты слышишь, что я у тебя спрашиваю? Чего хотел Снежинский?
– Ты из-за этого тошнотика что ли? Бл*дь! Он хотел опять к шефу на приём попасть!
– А он был уже у шефа?
– Ну, да, - пожимает она плечами.
– Был.
– Когда?
– Так сегодня и был.
– А по какому вопросу?
– хмурюсь я.
– Чего хотел?
– Ну, а я-то откуда знаю, чего он хотел? Меня не приглашают обычно на эти посиделки.
– Блин, ну ты же всё равно в курсе. А сейчас он чего хочет?
– прищуриваюсь я.
– Слушай, да ты заманал уже. Хочет новую встречу. Тебе-то что за дело? У меня таких по десять человек в день. Это ты особенный, пинком дверь в
Она сердится, демонстрируя праведный гнев, и я, честно говоря, даже не понимаю, по-настоящему это или нет…
– И когда ты в следующий раз Снежинского пустишь в кабинет?
– не отступаюсь я.
– Да отстань ты от меня, ты чего привязался?
Ну, да, действительно. Чего…
– Ларис, слушай, а с Геной у тебя как дела?
– меняю я тему.
– Брагин, а тебе не кажется, что ты не в своё дело лезешь?
– Нет, ну если это такой секрет большой, я конечно выпытывать не буду, но так-то могла бы сказать. Вообще-то это я вас познакомил.
– Познакомил нас, вообще-то, совсем не ты, а приказ о присвоении званий на День шахтёра. Но, так и быть, я тебе скажу, всё нормально у нас.
В данном случае, приказ - это и есть я.
– Приятно слышать, что всё нормально. Мне Гена всегда нравился, классный он мужик. Целый капитан, к тому же. А Снежинский-то что?
– Так, всё, давай, не пудри мозги, - сердится она.
– Мне надо возвращаться, а то шеф меня вздрючит.
– Ларчик, этот Снежинский тот ещё мудила, он и против Гены копать может, вообще против всех, понимаешь? Ты, вот что, если что-нибудь узнаешь, сразу мне сообщи, ладно?
– Слушай, я тебе на шефа своего стучать должна? Ты в конец охамел?
– Так скажешь, если что? Про Снежинского?
– Достал ты, Брагин! Дай пройти!
Не получив сколько-нибудь полезной информации о Снежинском, я еду в горком. Картинка у меня в голове рисуется не слишком красивая. Думать об этом неприятно, но и не думать не получается. Складывается всё так, как если бы Трыня, случайно услышавший, как мы с Платонычем называем фамилию Чурбанова, рассказал об этом Снежинскому.
Мда… И это несмотря на то, что я провёл воспитательную беседу и, как мне показалось, достиг понимания. Это могло произойти, например, если Снежинский сказал Андрюхе, что не будет с ним больше общаться, потому что я ему запретил. Причём, не просто запретил, а с угрозой для жизни.
Эдик вполне мог так поступить, и даже, скорее всего, именно так и сделал. А если не сделал, то обязательно сделает.
Трыня, скажем, разозлился, что за него кто-то посмел решать, с кем ему общаться, а с кем нет, и рассказал о том, что слышал. Ну а дальше по цепочке - от Снежинского к Печёнкину, минуя или включая Дружкину.
Я снимаю трубку и набираю домашний номер Платоныча. Трыня может быть уже дома.
— Алло, - раздаётся его голос.
– Андрей, привет…
– Егор!
– мгновенно вспыхивает он.
– Ну, что за дела! Зачем, ты это сделал?! Почему ты за меня решаешь?! Ты действительно думаешь, что можешь указывать, с кем мне общаться, а с кем нет? Так не пойдёт, брат! Лучше, мне, наверное, вернуться туда, откуда вы меня вытащили, раз такое дело…
– Андрей, погоди! Он это делает специально, разве ты не…