Большие деньги
Шрифт:
Он наклонился к ней с нежной доверчивой улыбкой на губах. От его проникновенного взгляда ее усталость как рукой сняло, она уже не чувствовала смущения и вдруг, не отдавая себе отчета, взяла его под руку.
– Пошли в ваш комитет, там поговорим. Потом обратимся к итальянцам, в их комитет. Мы должны взорвать все профсоюзы!
– Но, Дон, в нашем распоряжении всего тридцать часов, – сухо охладил его пыл Фейнштейн. – Лично я больше полагаюсь на политическое давление, оказываемое на губернатора. Вы же знаете, у него президентские амбиции. Думаю, он смягчит им приговор.
В офисе ее ждал Джерри Бернхем.
– Ну, Жанна д'Арк, что
По-видимому, Джерри с Дональдом Стивенсом, были знакомы.
– Послушай, Джерри, – сказал, закипая, Дональд Стивенс, – неужели и это не потрясло тебя? Не заставило хотя бы немного изменить твою позицию отъявленного циника?
– Не вижу резона. Я знаю, что все президенты колледжей – подлецы. Экая новость!
Дональд Стивенс отступил к стене, словно сдерживая себя, чтобы не дать Джерри по физиономии.
– Никак не пойму, как это настоящий мужчина, у которого еще осталась хоть капля мужества, не становится сегодня «красным»… даже такой мелкобуржуазный журналист, как ты.
– Мой дорогой Дон, пора тебе давно знать, что мы, журналисты, заложили в ломбард за взятки наше мужество еще во времена первой мировой войны… если только оно тогда у нас было… Ну, думаю, на сей счет есть разные мнения.
Дональд, рванув на себя дверь, вышел в соседний кабинет. Мэри, глядя на покрасневшее лицо Джерри, не знала, что ему сказать.
– Ну, Мэри, если у тебя днем возникнет желание немного взбодриться, перекусить и выпить – а оно у тебя обязательно возникнет, – то буду ждать тебя на обычном месте…
– Нет, у меня не будет времени! – холодно отрезала Мэри.
Она слышала низкий голос Дональда в соседнем кабинете и торопилась войти туда вслед за ним.
Усилия всех адвокатов не увенчались успехом. Мэри горячо говорила, убеждала, спорила, отстаивала свою правоту. Как бы получше организовать акцию протеста в последнюю минуту? Она чувствовала, как летит время, как один за другим уходят, откатываются, словно отлив, часы жизни этих двух человек. Эти томительные минуты казались ей каплями крови, падающими на пол из ее вен на запястьях. Она чувствовала слабость, никак не могла преодолеть своего болезненного состояния. Не хотелось думать ни о чем. С каким облегчением она бежала рысцой по тротуару за Дональдом Стивенсом, который стремительно шел вперед своими гигантскими шагами. Они обошли многие комитеты. Уже почти полдень, а дело не сдвинулось ни на йоту.
На Ганновер-стрит их окликнул из своего седана «форд» какой-то бледнолицый итальянец. Дональд открыл перед ней дверцу.
– Товарищ Френч, познакомьтесь, – товарищ Строцци… он повозит нас по округе.
– Вы американский гражданин? – нахмурившись, спросила Мэри.
Строцци, покачав головой, улыбнулся ей, растянув свои тонкие губы.
– Может, они дадут мне бесплатный билет обратно в Италию?
Мэри не помнила, что они делали весь остаток дня, он прошел как в тумане. Они ездили по самым бедным предместьям Бостона. Довольно часто тех, кто им был нужен, дома не оказывалось. Сколько времени пришлось зря потратить на звонки из телефонных будок по ошибочным номерам. Она все делала не так как надо – она была в этом убеждена, – неотрывно глядела на толпы людей, все прибывавших в их офис, мужчин и женщин. Она чувствовала резь в глазах, словно их запорошило пылью. Стивенс утратил свою первоначальную язвительно-раздраженную
– В конце концов, они храбрые люди. Сейчас уже не важно, будет ли спасена им жизнь или нет. Теперь нам гораздо важнее спасти силу рабочего класса.
Все были с ним согласны.
– Любая демонстрация означает акт насилия, и она наверняка может лишить нас последнего шанса, надежды на помилование губернатора в последнюю минуту перед казнью, – говорил он.
Мэри теперь не знала, куда подевалась ее инициатива. Неожиданно она стала секретаршей Дональда Стивенса.
Она не чувствовала себя такой несчастной, когда бегала по его поручениям.
Поздно вечером она обошла все итальянские рестораны в поисках какого-то анархиста, который зачем-то понадобился Стивенсу. Ни в одном не было посетителей. Пусто. Повсюду царила леденящая тишина. Все притихли возле обреченных на смерть. Люди держались подальше друг от друга, словно опасаясь заразиться. В глубине салона одного ресторанчика на втором этаже она увидела Джерри Бернхема. Он один сидел за столиком со стаканчиком виски и бутылкой имбирного пива. Лицо у него было бледное как полотно, и он чуть покачивался, сидя на стуле. Он посмотрел в ее сторону, но не увидел. Официант, склонившись над ним, тряс его за плечо. Он был в стельку пьян.
Как было приятно вернуться снова в офис, к Стивенсу, который все еще пытался организовать всеобщую забастовку. Когда она вошла, он бросил на нее испытующий взгляд.
– Снова неудача, – с горечью бросил он.
Положив трубку, поднялся, своими большими шагами подошел к рядами вбитыми в мрачной желтой стене крючкам, снял свое пальто и шляпу.
– Мэри Френч, – сказал он, – я знаю, вы смертельно устали, я отвезу вас домой.
Им пришлось обойти стороной несколько кварталов, чтобы избежать встречи с полицейскими кордонами, окружившими Капитолий.
– Ты никогда не принимала участия в перетягивании каната? – спросил Дон. – Ну, когда ты тянешь его изо всех сил, но те ребята, на другой стороне, покрепче, они берут верх и тащат тебя с остальными за собой. Тебя тащат вперед гораздо быстрее, чем ты, упираясь, пытаешься тащить всех назад… Не позволяй мне говорить на манер поражения… Мы с тобой не пара проклятых либералов! – сказал он, сухо рассмеявшись. – Разве ты не ненавидишь адвокатов?
Они стояли перед ее кирпичным домом с закругленным фронтоном.
– Ну, спокойной ночи, Дон, – сказала она.
– Спокойной ночи, Мэри, попытайся хорошенько выспаться.
Понедельник ничем не отличался от воскресенья. Она поздно проснулась. Ей так не хотелось вылезать из теплой постели. Какая отчаянная борьба с собой – одеться, идти на работу, снова смотреть на эти лица, в эти глаза, в которых сквозит осознание поражения. Ей казалось, что люди на улице отворачиваются от нее. Все затихли возле обреченных на смерть. На улицах – тишина, даже, казалось, уличное движение стало глухим, словно весь город умолк, окованный ужасом смерти этой ночью. День прошел как обычно – монотонные фразы, колонки газет, телефонные звонки. Все затихли возле обреченных на смерть. В этот вечер, когда они с Доном поехали в Чарлстон, чтобы принять участие в марше протеста, душу ее охватило ужасное волнение. Она и не ожидала, что их там будет так много.