Большие девочки не плачут
Шрифт:
— Потому что позвонила в службу спасения.
— А надо было мне.
— С какой стати? Ты же не акушерка, не повитуха.
— Могла бы стать, если бы не предпочла торговлю недвижимостью.
— И это при том, что ты от одного лишь вида крови падаешь в обморок.
— И ты тоже, — с готовностью парировала Сью Эллен. — Кстати, что это у тебя на шее?
— Попугайкины какашки.
— Фу, какая гадость! А ведь после обеда тебя ждет фотосессия, так что постарайся выглядеть прилично. Пожалуйста, не смотри на меня пустым взглядом, будто не
— Что, прямо сегодня?
— Стоит ли откладывать на завтра то, что можно сделать…
Что правда, то правда. Каких только происшествий сегодня уже не случилось. А ведь день еще даже не добрался до середины.
— Я сегодня работаю.
— Коул непременно отпустит тебя пораньше. Правда, Коул? — Сью Эллен невинно похлопала голубыми кукольными глазами.
— Нет, золотко, не отпущу.
Так. Значит, он называл золотком всех женщин подряд. Оскорбительное, унизительное обращение, но в то же время странным образом обволакивающее, обтекающее, словно расплавленный темный шоколад. Особенно в исполнении чувственно-хрипловатого голоса и в сопровождении декадентской улыбки.
Как хорошо, что лично у Лины выработался твердый иммунитет к подобным выходкам.
Абсолютный, непогрешимый иммунитет.
Джинсовый парень ничуть ее не волновал, ни капли не трогал.
А странная дрожь внутри — конечно, результат нервного напряжения, а вовсе не ответ на соблазнительные манеры Коула или, прости Господи, на симпатичную задницу.
Доказать душевную стойкость могло лишь длительное непринужденное общение с опасным объектом.
— Я останусь здесь и продолжу работу, — твердо заявила Лина. — А фотосессию вполне можно перенести.
— Вот уж не ожидал, что придется соперничать за твое время с фотографами, — заметил Коул, едва Сью Эллен покинула приемную — так же возбужденно, как и появилась.
— Речь идет всего лишь об одном снимке.
— Подобное уже доводилось слышать.
— Скорее всего, ты сам говорил так какой-нибудь бедной девушке, разбивая надежды на постоянство. — Ох, как неловко! — Прости. Забудь, что я произнесла эту глупость.
— Ни за что. Крайне заинтригован пристальным вниманием к моим отношениями дамами. Можно сказать, одержимостью.
— Никакой одержимости.
— Тогда как же расценивать последний комментарий?
— Исключительно как результат неучтивого поведения попугая. — Лина схватила еще несколько салфеток и принялась оттирать шею. Ах, до чего же хотелось в душ! В горячий! С мылом и мочалкой!
— Сомневаюсь, что невоспитанностью птички можно объяснить безапелляционность.
— Перестань приклеивать ярлыки.
— И к тому же стремление командовать.
— Ну ладно, признаюсь: порой действительно грешу оттенком властности в манерах. Но вот насчет безапелляционности ни за что не соглашусь.
— Эди пожаловалась на твою грубость.
— Да
— И чем же бедняга так не угодила?
— Говорит дочери, что та толстая!
Ответ явно озадачил.
— Всего-то? Но это еще не преступление.
— Что именно? Быть толстой или обвинять в этом собственного ребенка?
— И то и другое. Слушай, пациенты ждут. Сделай милость, постарайся больше никому не грубить, ладно?
— Так точно, начальник.
— Да, здесь я действительно начальник. Попрошу об этом не забывать.
Забыть этого человека и без предупреждений было бы нелегко, даже если бы очень захотелось.
— Забавный выдался денек? — поинтересовался шериф Натан Торнтон, лучший друг Коула. Вечером, после работы, приятели встретились в «Таверне Ника».
Коул кивнул:
— Да. Говорят, «Уайт сокс» сегодня выиграли. Так что на твоей стороне все основания для торжества.
— Торжествую. — Натан с удовольствием пригубил любимое пиво «Хайнекен». — Однако я имел в виду другое: Джулия ведь едва не родила прямо у тебя в приемной.
— Да уж, скучать действительно не пришлось.
— Слышал, у тебя новый администратор. Кто она?
— Учитывая должность шерифа и широкий кругозор, логично предположить, что ты уже и сам знаешь.
— Эй, парень! На эти снобистские штучки меня не возьмешь, — не сдавался Натан. — Впрочем, действительно кое-что знаю. Это та самая особа, которая била тебя в школе.
— Прекрати! — Замечание обидело Натана, хотя Коул прекрасно понимал, что приятель намеренно дразнит его. — Я был всего лишь глупым мальчишкой.
— Ну так расскажи о ней. Говорят, работала моделью в Чикаго. Если это не сплетни, то какого черта она делает в твоей клинике?
— Работает администратором.
— Нечего сказать, чрезвычайно логичный карьерный ход.
— Если честно, Лина особенно не распространялась насчет причины возвращения. Кажется, арендовала передвижной дом рядом с сестрой. На условиях какого-то бартера.
— И что же может означать таинственный бартер? — с подозрением уточнил Натан.
— Наверняка не то, о чем ты подумал.
— А откуда тебе известно, о чем именно я подумал?
— Для меня твои мысли — открытая книга, — гордо заявил Коул.
— Неужели?
— Конечно.
— Раз так, поведай, о, всемогущий! О чем я думаю сейчас?
— О том, что злишься. А еще о том, что хочешь снова помериться силами в армрестлинге, но боишься в очередной раз проиграть.
— Это не мои мысли, а твои мечты. Запомни мужское правило номер четыре: никогда не принимай бой, который не способен выиграть. Но давай лучше поговорим о Лине. Что скрывается под бартером?