Большие каникулы
Шрифт:
И за пазуху полезла. Деньги достала. Руки трясутся.
— Нате, — говорит, — здесь много — целый месяц можно мороженое с утра и до ночи есть. Только никому ни гугу, ладно?
— Ваши деньги, нам не нужны, — категорически заявил Семен.
— Сыночки, — взмолилась она, — корова Минька у меня на мине взорвалась. Жить стало не на что. Одинокая я. Пожалейте, ребятки…
Это неправда все. У нее дом большой. Летом отдыхающим чуть ли не весь дом сдает. Сад у нее есть. Гусей штук двадцать.
— А если мы возьмем сейчас и
Как услыхала тетка эти слова, узенькие глаза свои расширила, бока кулаками подперла, ноги широко расставила и злобно задышала. Куда ее плаксивое выражение делось. Свернула она два кукиша и сунула их Семке в нос (он к ней ближе стоял).
— Шиш вам с маслом! — сказала. — Раз уж на то пошло, лучше разойдитесь, а не то я вас всех сейчас поубиваю! — Нагнулась за камнем. А как только выпрямилась, у нее из-под сарафана автомобильная камера шлепнулась в пыль и резиновая грелка. Вокруг нее озеро самогонное образовалось.
Семка тоже камень поднял.
— Ты, тетенька, не очень-то… Мы тоже камни кидать умеем.
Хитрая тетка в другую крайность ударилась:
— Что же вам, сыночки, легче будет, когда меня засудите? Пожалейте… Никогда в жисть даже с напёрсток не буду гнать самогонку.
Глазки-щелочки зло и ядовито смотрели на нас. Кинула она на землю бывшие у нее за пазухой, грелки.
— Завязала, — говорит. — Навек завязала.
Семка погрозил ей пальцем.
— Ну если обманешь нас, тетенька, мы к этому ещё вернемся, так и знай.
Напугали мы ее крепко. Может быть, и правда, не будет она больше заниматься таким злом.
— Смотри, тётенька, мы это запомним, — сказал Семка.
— Не сомневайтесь. Я тоже все запомнила.
Так мы и расстались с ней. Вечером, за ужином, я дома рассказал папе все подробно. Мама все слышала и погрозила мне:
— Суешь свой нос куда не надо.
Папа ходил по комнате, скрестив на груди руки, о чем-то думал. Остановился напротив мамы.
— Нос у него нормальный, чуть-чуть курносый. Но это не беда.
Разговор происходил при мне, и я понял, что мне следует уйти. Из другой комнаты мне было слышно, о чем они говорили. Мама очень сердилась:
— Подумать только, мы здесь живем без году неделя, а у Андрея каждый день события. А ты спокоен.
— Кто тебе сказал, что я спокоен? Ему тринадцать лет — спокойным быть нельзя. Только не жури его. Сломать характер легко.
— Андрей, войди! — послышался папин голос.
Я вошел.
— Только не говори, что не подслушивал.
— Я не подслушивал, но вы говорили так громко, и я все слышал.
Мама просила меня поутихомириться. Я не обещал, но сказал:
— А почему же втолковывают всем нам: «Не проходите мимо!» Это что же, для красного словца?
Ну пока все, ребята.
А. Костров.
Семка выручил
Здравствуйте, ребята! Видите,
Мама крикнула мне вслед:
— Возьми плавки! Они уже высохли.
Я отмахнулся:
— Зачем, плавки? Обойдусь трусами.
Кеды свои я снял и нес в руках. Пыль на дороге была уже горячей, и стало припекать. Я перешел на обочину и пошел по траве. Мы вышли за дворы к водокачке, и вдруг… перед нами в красненьком сарафане, как из-под земли, предстала скрипачка. Вот не ожидал! Я поравнялся с Семеном и шепнул:
— Я домой побегу, плавки возьму.
— Но трусы-то на тебе?
— А как же, — удивился я его вопросу.
— Тогда пошли! Что-нибудь придумаем.
Скрипачка подскочила к нам, веселая такая, и спрашивает:
— Ребята, вы купаться? Я тоже. Можно с вами?
Гошка ответил:
— Воды не убудет, топай!
Вилен толкнул меня вперед.
— Знакомься, Андрей! Это наше: «до-ре-ми» — Олеська Капралова, дочка главного врача нашей больницы.
— А я уже его знаю. Он у нас на днях сирени в саду хотел наломать.
«Вот врет!» — подумал я, но сказал:
— Неправда, у нас своя сирень под окном растет. Зачем мне чужая?
Олеся усмехнулась, посмотрела на Гошку.
— Груши доже у всех в саду свои есть, а вот Гошка у соседа их рвет. У соседа они, наверное, вкуснее.
— Что ты болтаешь? — возмутился Гошка. — Никто не рвет.
— А Лопушенко Игнат Васильевич кого крапивой хлестал?
Вилен положил Гошке руку на плечо и сказал:
— Он его не хлестал, он из него пыль выбивал, верно, Гошка?
Гошка, нахмурил брови, оттолкнул Вилена, вскочил на свой велосипед и поехал вперед. Я время от времени поглядывал на Олесю и ничего заносчивого в ней не заметил.
С одной стороны, хорошо, что Олеся как-то неожиданно примкнула к нам, а с другой стороны, я ведь плавки забыл. Что буду делать? Трусы у меня ситцевые, широкие. Такие сейчас и не носят. Но я же не знал, что встретится Олеся.
На берегу все разделись и пошли к реке, а я под кустик — в холодок. Не удалось мне показать ни брасс, ни баттерфляй. Но ничего, зато я можжевеловый куст нашел и стал вырезать палочку. У меня в кармане было увеличительное стекло, я выжег на палочке «Олеся», не знаю зачем. Жарко сидеть у реки и не искупаться. Интересно, что думает Олеся? Наверное, думает, что я не умею плавать. Пусть думает. Время летнее, я еще успею показать ей, на что я способен. Сижу строгаю палочку. Вспотел даже затылок. Семен поглядывал в мою сторону. Взгляд у него был сочувствующий. Он подошел ко мне и тихо сказал: