Большие Песцовые радости
Шрифт:
Оставил я щенка в своей комнате, убрав с пола всё мелкое, кроме его лежанки с кормовой базой. Система очистки должна справиться со всем, что умудрится вытворить за время моего отсутствия щенок. Брать его с собой я, разумеется, не мог, но пообещал ему не задерживаться, когда уходил в академию. Не знаю, понял ли он что, но устроился у моей кровати с самым грозным видом. Наверное, собрался охранять ее до последних шенячьих сил. Олегу я оставил записку на кухне на случай, если он забыл про Глюка. А то с него станется,
В мастерскую к нему я не пошел, как Песец ни настаивал, намекая, что на ранних стадиях проще сделать исправления. Не надо лезть под руку художнику, а то можно случайно окраситься в ненужный цвет. Так я и сказал Песцу, направляясь в академию.
Елизавету Николаевну я встретил выходящей с ее участка.
— Илья? — удивилась она. — Я думала, ты вообще больше не появишься.
— Почему? — удивился я.
— В связи с изменившейся ситуацией. А, поняла, ты собираешься переводиться и приехал за документами.
— Я собираюсь учиться здесь и дальше. С князем Шелагиным согласовано.
— Это с князем согласовано, — мрачно возразила она. — А когда он станет императором, про это соглашение можно будет забыть. Почему Дальград всегда забирает лучших? Впрочем, это риторический вопрос.
— Елизавета Николаевна, уверяю вас, никто меня перевестись не заставит. Мы обсуждали этот вопрос, и Павел Тимофеевич согласился с тем, что мне в Верейске будет удобнее.
— Ох, Илья, посмотрим, — вздохнула она. — Даже если останешься, в академии будет больше твоих телохранителей, чем студентов.
Я представил эту картину и рассмеялся. Ни один телохранитель не справится с моей защитой лучше, чем я сам. Понимал это я, понимал и князь Шелагин. Так что вряд ли он будет усердствовать в моей охране. И если академия пополнится, то уж точно не за счет моих телохранителей.
— Конечно, посмотрим. Вам вообще скоро будет не до академии.
— Владимир сказал, что наймем няню. Я бросать работу не собираюсь — твердо ответила Елизавета Николаевна.
Я ее на всякий случай просканировал — чай, не чужой человек, но ничего патологического не выявил. Все было в порядке.
За разговором мы дошли до академии, где разошлись: она — в деканат, я — на занятия. В коридорах я ловил на себе множество любопытных взглядов, правда, никто ко мне с уверением в вечной любви и дружбе не лез. Да и вообще не лез с разговорами. Так, присматривались, не понимая, чего от меня ждать.
— О, Илюша вернулся! — радостно завопила Уфимцева, стоило мне появиться на пороге аудитории. — Иди к нам скорее.
Группа сидела компактно, но свободное место для меня нашлось. Показалось, что мне были рады все. Кроме Бизунова, естественно.
— Как вернулся, так и обратно в Дальград уедет, — заявил он, ревниво косясь на Фурсову. — Рано радуешься. Он здесь ненадолго.
Надежда в его глазах была столь сильной, что я чуть не согласился.
— Я здесь надолго, Роман. Мне еще долги закрывать.
— Твои долги сами преподы закроют, — недовольно буркнул он.
— Но это не прибавит мне знаний, — возразил я. — Долги нужно закрывать честно.
— Ой, кто это о честности заговорил? — необычайно противным голосом сказал Бизунов.
— Роман, прекращай, — надавил на него Темников. — Чего ты начал? Нормально же все было.
— Нормально было, пока этого здесь не было, — надулся Бизунов. — Вот же везет некоторым. Он вообще ничего для своего успеха не сделал, просто родился от правильного отца. Все остальное его родственнички сделали. Даже Николая Шелагина устранили.
— Роман, ты не меняешься, — хмыкнул я. — Подумай на досуге, почему Николая передали родителям княжеского целителя, Эрнеста Живетьева. Может, чего умного в голову придет. А то у тебя там один мусор.
— Да ну его, — фыркнула Уфимцева. — Он временами нормальный, но эти времена становятся все реже и реже, особенно когда рядом Маша.
— Маша наверняка в Дальград переведется, — ответил я.
— Почему это? — набычился Бизунов, и сама Фурсова с удивлением на меня посмотрела.
— Арина Ивановна умерла, — пояснил я. — Маше нет смысла выполнять договоренность с ней. А Верейск ей никогда не нравился, она уверена, что достойна лучшего.
Во время моего монолога Фурсова то бледнела, то краснела, потом резко подскочила и выпалила:
— Неправда! Это все неправда!
Бизунов бросил мне:
— Ну ты и сволочь! — и принялся уверять предмет своего обожания, что моим словам никто не поверил.
Некоторых жизнь ничему не учит. Фурсова притворялась расстроенной и оскорбленной.
— То есть она выполняла здесь поручение Живетьевых? — удивилась Мацийовская.
— Да, Яночка. Необходимости в этом больше нет, так что я думаю, что Мария уедет. Возможно, доучится этот семестр, а возможно, и нет.
— Размечтался. Никуда я не уеду, — возмутилась Фурсова. — Сам уезжай. У тебя причин для этого больше. Не по статусу наследнику престола учиться в провинциальной академии.
— Что мне по статусу, а что нет, решаю я, Маша, — усмехнулся я. — И да, я о вас с Дариной знал с самого начала.
Она дернула плечом.
— Ты мне все равно никогда не нравился, так что невелика потеря.
— И замечательно.
А еще было замечательно, что Бизунов прямо-таки расцвел от радости: Фурсова сказала то, что он очень хотел услышать. Сильнее хотел услышать разве только, что он сам нравится девушке. Первый шаг, по его мнению, был уже сделан: мне дали отставку. А значит, у него есть все шансы вернуть Фурсову.