Большие-пребольшие куклотайны!
Шрифт:
«Ну, вот опять!» – с грустью вздохнула про себя Тася.
– А что, имя звонкое, – сказала она. – Имя как раз мне нравится.
– Слышал, увалень нечёсаный? – крикнула красивенькая мишке Мишке (напомним, что куклы умеют переговариваться и даже кричать так, что их никто, кроме них самих, не слышит, поэтому Маша, хоть и спала совсем неподалеку, не проснулась).
И
– Твое – тоже ничего. Тася. Модное имя. Красивое. Только вот сама ты какая-то немодная. А что, ты правда из глуши?
– Не знаю, из глуши или нет, – отвечала Тася, ничуть не обижаясь, потому что обижаться она тоже не умела. – И где у вас тут теперь глушь, я пока еще не разобрала. И какие тут у вас моды, тоже ничего не знаю, потому что я много лет в сундуке лежала и бывала в других, прошлых временах, потому что они мне нравятся и мне там всё понятно. Я тебе в бабушки гожусь. Или в прабабушки.
– Вот и непонятно, почему это Маша только с тобой теперь возится и носится, – хмыкнула красивенькая с подоконника, она не знала даже, что такое прабабушка. – Чем ты ей только угодила, не пойму. Вот, к примеру, я. Я красивая. Я всем пример, какой надо быть, как себя холить и лелеять и какую модную одежду надевать так, чтобы и настоящие девочки хотели стать такими же красивыми. А у тебя даже лица настоящего, как у людей, нет. И что Маша в тебе нашла, ума не приложу.
– Было бы что прикладывать, – первым откликнулся опять мишка Мишка, а не Тася.
«Кое-чего она и правда не понимает, – с грустью, а не с обидой подумала Тася. – Как бы ей объяснить, чтобы она к этому свой ум смогла приложить и он, этот ум, не отвалился бы сразу?»
– Знаешь, Габи, наверно, то, что у меня лицо такое простое и не совершенное, как у тебя, это как раз Маше и нравится, – тихо сказала она. – Когда Маше весело, она видит, что и мне весело вместе с ней. А когда ей грустно, мы можем вместе и погрустить немного. А вот если Маша ударится коленкой, то в моей несовершенной улыбке сразу увидит, что я ее
– А чего обижаться? – хмыкнула красивенькая. – Ты же сама сказала, что я совершенная.
– Вот-вот! – опять не сдержался мишка Мишка, хотя на вид был очень ленив, приветлив и спокоен. – Ты, Гавриленция, если и улыбаешься, то только холодно и хвастливо: мол, «подумаешь, коленка, вот мне больно не бывает, я коленок не разбиваю – лучше смотри на меня, какая я идеальная и вся из себя безукоризненная!».
Удивительно, но Габи вовсе не обиделась на Мишку за эти слова, хотя Тасе было ясно, что они обидные. Габи услышала в этих словах похвалу, а не злорадство. Взрослые такую похвалу называют непонятным словом «комплимент».
– Вот и смотри на меня, раз я идеальная и коленок никогда не разбиваю, – очень довольная, ответила она. – Сам же сказал: смотри.
– Слышала, Тася, как она свой ум идеально и красиво прикладывает? – не подавая виду, очень серьезно сказал мишка Мишка.
Тут Тася спохватилась: в этой игрушечной грызне она даже совсем забыла, какое путешествие хотела предложить всем для начала общей дружбы.
– Знаете что! – воскликнула она. – А давайте лучше не ругаться, а бывать!
– А как это – «бывать»? – удивилась Габи, хотя с холодной улыбкой не рассталась, потому что ей такую сделали на большой фабрике раз и навсегда и она к ней очень привыкла.
– Видала, Тася! Она даже не знает, что такое «бывать»! – снова подхватил мишка Мишка. – Их там, на заводе, по миллиону в день таких вот совершенных и красивых люди делают и думают, что им, этим куклам, больше ничего не надо. Скукота! Тоска да и только!
– Это правда, что ты не умеешь «бывать»? – очень огорчилась Тася, чуть не сказав «все куклы умеют, а ты нет».
Конец ознакомительного фрагмента.