Большие расстояния
Шрифт:
Это важно, очень важно, что Алеша держится хорошо. Мальчик до крови закусил губу, сдвинул брови.
И неожиданно он уронил голову, выпустил из рук винтовку.
— Алеша! Алеша… — Чекаренко подполз к юнге.
— Они уже у склада!.. — это крикнул матрос Зеленцов.
Да, теперь все увидели, что фашисты просочились к складу. Мичман Абросимов скрипнул зубами. Еще несколько минут — и враги ворвутся в склад… А тогда…
И тогда поднялся Александр Чекаренко. Он был страшен в своей решительности. Лицо перекосила ненависть. И в то же время оно было прекрасным, это смуглое молодое
— Я еще успею… А вы пробивайтесь к своим…
…Вот он врезался в гущу врагов. Швырнул гранату… вторую… Вот вход в штольню. Еще минута — и он захлопнул тяжелую бронированную дверь. Теперь Чекаренко был отрезан от всего мира.
Большая штольня терялась в полумраке. Синеватый свет аккумуляторной лампочки падал на штабеля взрывчатки. Равномерно, как-то по-домашнему спокойно тикал часовой механизм взрывателя. Чекаренко невольно прислушался к этому звуку.
— Как громко стучит! — оказал он вслух.
И неожиданно он почувствовал себя бесконечно одиноким. Мичман Абросимов… Алеша… друзья… Как они там?.. Удастся ли им пробиться к переправе?
Но почему так сильно и будто учащенно стучит часовой механизм?..
Потом он понял, что слышит биение собственного сердца. Томительно текли секунды, а стук сердца становился все громче и громче. На какое-то мгновение им овладела безумная жажда жизни. Жизнь, море, друзья, много друзей… — все, что он любит!
Только бы хватило выдержки… Главное — сжать волю в кулак, не распускать нервы… И еще — не колотилось бы так сердце… Как это? «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой…» И что такое подвиг? Это твой долг, выполненный до конца.
Тяжелые удары сотрясали бронированную дверь. Враги озверели. Они сделают все, чтобы пробиться в штольню.
Ты мечтал стать взрывником… Так вот, сейчас важнее всего на свете взорвать этот склад. Да, это важнее всего… Раздался глухой взрыв за дверью. Чекаренко судорожно глотнул воздух, почувствовал, как холодеют пальцы. А сердце на какую-то долю секунды замерло.
Да, пора… Дверь трещит…
Он последний раз услышал биение своего сердца, выпрямился, широко расставил ноги, рванул тельняшку. А потом сделал шаг, не вздрагивающими больше пальцами нащупал часовой механизм взрывателя…
О чем он думал в эту последнюю минуту своей жизни? Кто может сказать об этом? Может быть, перед его взором сверкнуло безграничное море, может быть, он увидел родные ковыльные степи. А может, услышал ласковый голос своей матери или увидел черные очи дивчины, что пела по вечерам такие печальные песни… Кто может оказать об этом?
Известно только то, что в эту последнюю минуту он увидел лица своих врагов у входа в штольню. Он увидел эти ненавистные, искаженные нечеловеческой злобой лица и сам, задохнувшись от презрения и ненависти к врагу, соединил контакты.
Дрогнула земля, и грянул взрыв невиданной силы. Багровое пламя осветило полнеба над Севастополем. И даже с мыса Фиолент виден был огненный столб, выросший над городом. Железную дверь, что прикрывала
Известно также, что в это время на палубе маленького катера, увозившего раненых на южный берег бухты, стоял пожилой мичман и прижимал к груди тяжело раненного матроса. Молодой матрос, совсем еще мальчик, метался в бреду и шептал запекшимися губами: «В тебя стреляют — а ты иди! Тебе больно — а ты не плачь!..»
Коктебель.
РУКА ДРУГА
Виктор Ус был веселым хлопцем. Обладая неистощимым юмором и волевым характером, он умел даже в, казалось бы, безвыходных положениях находить смешные стороны. Другие перед ответственным походом писали пространные письма, давали наказ остающимся товарищам, и только Виктор ходил как ни в чем не бывало, напевая шуточную песенку:
Раз пришел я Настю сватать…— Помирать не собираюсь, завещать мне нечего, а потому завещание писать не буду, — неизменно говорил он перед опасным заданием. Он был со смертью, что называется, на «ты» и не боялся ее.
Рассказывали такой случай. Однажды нужно было доставить груз на правый берег Волги, в Сталинград. Ночная мгла окутывала воду. По реке шел лед. В призрачном свете ракет и разрывов возникали вдруг остовы разрушенных зданий, вздыбленные к небу каменные глыбы. Катер, за рулем которого стоял Ус, врубался форштевнем в стыки между льдинами, крошил лед, упорно продвигался к правому берегу. Но враг держал фарватер под прицельным огнем не только днем, но и ночью. Много выдержки и умения требовалось в такие ночи от рулевых.
Когда катер вошел в зону обстрела, вражеский снаряд пробил броню и угодил в боевую рубку. Осколок впился в ногу Виктора. Катер резко рыскнул влево. Рулевому казалось, что он вот-вот потеряет сознание от невыносимой боли. Но, прикусив губу до крови, он продолжал вести корабль сквозь огонь и лед. Через несколько минут его ранило вторично. Матросы перенесли Виктора в кубрик. У руля встал командир корабля. В это время в кубрик зашел солдат, который торопился на правый берег в свою часть. Солдат попался флегматичный. Он словно не замечал боя и все сокрушался, что не успеет к сроку попасть в часть.
— Что с тобой, браток? — обратился он к Виктору. — Говорят, командира корабля тяжело ранило. Вот и болтаемся без руля и ветрил…
Ус быстро оценил создавшуюся обстановку. Корабль без управления!.. Все наверху. Почему этот солдат спустился в кубрик? Может быть, струсил?.. И как добраться до рубки?.. Гнев заклокотал в груди Виктора, ему захотелось схватить солдата и вытолкнуть вон, на верхнюю палубу. Но он сдержался и, кривясь от боли, сказал:
— Понимаешь, какая история: в самый ответственный момент в боку закололо. А тут еще один салажонок наступил мне на любимую мозоль. Вот что, приятель, помоги мне добраться до рубки. Мигом на том берегу будешь…