Большое кино

Гаррисон Зоя

— Он ее боится. Вдруг она разнюхает больше, чем следует?

— Насчет чего?

— Мне казалось, теперь ты не дашь ему спуску.

— Я и раньше не хотела этой встречи, а уж теперь, после того, что услышала от тебя…

Аманда поставила чайник и стала накрывать на стол. Верена молча наблюдала, как она раздумывает, какому из чайных сервизов отдать предпочтение. Выбор пал на белые блюдца с темно-красными маками.

— Итак, дочка, настала моя очередь исповедоваться. Только я не знаю, как начать…

— Лучше сначала, — подбодрила ее Верена.

— После смерти отца я заперла дом на Цейлоне, где мы жили, и отплыла на Звар, к Китсии. Кроме нее, я больше

никого не знала — она была лучшей подругой моей матери. Когда я появилась в ее доме, мне было шестнадцать лет. Нельзя сказать, что Китсия приняла меня с распростертыми объятиями, — первый месяц она почти со мной не разговаривала, — зато потом вспомнила свою любовь к Синтии и обратила ее на меня.

Верена стала расхаживать по кухне, заглядывая в шкафы и громко хлопая дверцами. Она не понимала, куда клонит мать, — Аманда еще никогда не рассказывала так подробно о своей молодости.

— Однажды Китсия сказала, внимательно глядя на меня:

«Что ты собираешься делать дальше? Будешь до конца жизни читать книжки?» Чтение книжек до конца жизни казалось мне тогда приемлемым вариантом. В конце концов, работа мне не грозила: отец оставил богатое наследство. В шестьдесят четвертом году, когда Китсия отправилась в Штаты, на свою выставку, я увязалась за ней. Не спрашивай, что это была за поездка: мы постоянно ссорились. Меня бесил ее чересчур чувственный подход ко всему на свете, от конструкции самолета, на котором мы летели в Америку, до моей стрижки. Для нее эстетика была делом жизни и смерти. Мне хотелось от нее избавиться, но не хватало смелости с ней расстаться. Робость — вот главное, что всю жизнь меня губит.

Она помолчала, задумчиво глядя на Верену.

— Оставаясь при Китсии, я ни с кем не общалась и могла вести привычную жизнь: есть, когда мне вздумается, вставать в два часа дня и не ложиться до утра, дочитывая интересную книгу. Я была всего лишь незаметной участницей ее пестрого окружения. А потом я познакомилась с Арчером.

— И он показался тебе красивейшим мужчиной на свете?

Держу пари, что да. — Верена уже сидела на тумбе, болтая ногами.

— Во всяком случае, ради него стоило оторваться от книги. — Аманда улыбнулась. — Мы случайно столкнулись в ресторане «Чамли» в Гринич-Виллидж. «Арчер — мой племянник. Мы с ним почти не разговариваем. Единственная дочь Синтии, заядлая читательница. Очень сомневаюсь, что у вас найдутся общие темы».

Как видишь, у нее и в мыслях не было брать на себя функции Купидона.

— А Раш?

— С ним я познакомилась позже. Конечно, больше мне нравился Арчер. В нем было что-то такое… Он был вдовцом, привычным к одиночеству и настолько погруженным в свои мысли, что мне позволялось заниматься своими. Находясь вместе, мы оставались каждый сам собой. У меня был номер в отеле «Беркли», а Китсия жила на Мэдисон-авеню, неподалеку от галереи, где экспонировались ее скульптуры, — во время выставок ей необходимо было оставаться поблизости от своих детищ. Пока она была занята галереей, у нас с Арчером возник тихий роман. Выходные мы проводили у него в Миллбруке. Мы подолгу гуляли по пастбищам и возвращались на закате, чтобы, наслаждаясь коктейлями, любоваться с веранды туманными лугами. Там совсем не так влажно и душно, как в джунглях Цейлона. С горой песка в Персидском заливе под названием «остров Звар» это тоже нельзя было сравнить. — Аманда усмехнулась. — Мне было там очень уютно, намного уютнее, чем в этом доме. — Она оглядела кухню. — Вот где мое место!

Верена спрыгнула с тумбы и обняла мать.

— Да пошла она куда подальше, эта кухня! Лучше скажи

мне то, что хотела сказать… — Она заглянула матери в глаза.

— Хорошо, — ответила та, и голос ее зазвучал как-то странно. — Ты все узнаешь. Молю Бога, чтобы он дал тебе сил это пережить.

Она вспоминает Цейлон: душный сад, кишащий огромными змеями, способными проглотить ребенка. Ее семья обитала, забаррикадировавшись в доме с темно-зелеными ставнями на окнах. А вот и ее мать: болезненная, прикованная к постели. Стоя за дверью, она слышит, как мать беседует с врачом о червях, пожирающих ее заживо Потом врач, приземистый краснолицый человек с изумрудом на пальце, переходит на отцовскую сторону, где пьет джин и ждет на пару с отцом, пока черви доделают свою работу.

Отец сед и высок, как дерево. Она зовет его папкой, что больше подходит человеку попроще, не такому страшному. После смерти матери папка оставляет ее с няней. Он не знает, как быть с дочерью. Она слышит, как он недовольно бросает: «То ли дело — мальчик!»

После смерти отца первая же ее мысль: «Наконец-то я отсюда вырвусь!» Она закрывает зеленые ставни и переезжает к единственному человеку, способному ей помочь, — лучшей подруге матери, скульптору, которая живет на острове. Но та презирает ее за невежество и не желает развеивать ее страхи.

Потом почти случайно она знакомится в пабе с племянником своей покровительницы, и хотя тетка и племянник не очень дружны, тем не менее девушка приходится ему по душе. Он очарован наивностью новой знакомой и в конце концов забирает ее к себе в Миллбрук и учит всему, что знает сам. Топкие луга Миллбрука усеяны дикими цветами. Они возвращаются с прогулок по колено в грязи. Никогда еще она не была так счастлива!

День его рождения. Она хочет преподнести ему сюрприз.

Его тетка подсказывает, что лучшее место для этого — «Сад скульптуры».

Перед приемом она проверяет, все ли в порядке. Сад украшен по случаю торжества корзинами свежих лилий и гардений. Она возвращается к себе, переодевается в длинное белое платье и вплетает в волосы ландыши.

— Ты знаешь, что эти ландыши ядовиты? — спрашивает тетка. Она начинает понимать, что совершила страшную ошибку, но уже поздно. Он едет за ней.

Шоферу заранее сообщили адрес, чтобы не испортить сюрприз. Они сидят на заднем сиденье лимузина и пьют шампанское.

Сначала его рука лежит у нее на коленях, потом ползет вверх. Ее охватывает истома. Он нюхает ландыши у нее в волосах — ядовитые ландыши. Машина тормозит под стеной. Они выходят — и он чуть не падает, словно получил пощечину. Он хмуро смотрит на нее, не веря, что она смогла придумать все это сама.

— Зачем ты привезла меня сюда?

Она боязливо отходит от него.

— Милый, это сюрприз к твоему дню рождения. Тебя ждут друзья. Пожалуйста, не сердись.

— На тебя я не сержусь. Это все она, да? Ну конечно, это ее замысел, как, впрочем, и ты сама.

Она не понимает его слов, умоляюще тянет его за руку и лепечет:

— Прости, прости…

— Ну уж нет. Не прости, а прощай! — Он быстро садится на сиденье, и машина срывается с места.

Она объясняет приглашенным, что он не смог приехать на собственный день рождения из-за срочных дел, и с облегчением видит, что все ей верят. Прием идет своим чередом. Ее словам не поверил лишь один человек — брюнет с красивыми руками, его лучший друг. Ловя на себе его оценивающий взгляд, она краснеет и прячет глаза. Он весь вечер крутится рядом с ней, словно примеряясь на место своего друга. У него черные глаза, и под ними тени.