Большое (не космическое) путешествие
Шрифт:
Мы ещё в зоопарке побывали. А потом пошли в картинную галерею – потому что пока гуляли в зоопарке, очень замёрзли.
– В Парк победы поедем или в Третьяковскую галерею? – спросила мама, когда мы зашли в крытую часть зоопарка согреться. За стеклом резвился страус – зрелище то ещё. Представьте себе, что у вас перед носом бегает туда-сюда фонарный столб – страус почти такой же здоровенный.
– Пожалуй, немного окультуримся, – решила бабушка. – И вообще хочется поскорее в тепло.
В картинной галерее неторопливо шествуют в разные стороны толпы изысканно одетых
– Мама, как ты красиво выглядишь.
Она улыбнулась.
– Я знала, что ты заметишь рано или поздно.
– Ты всегда раньше только коричневое и серое надевала.
– Ты постриглась? – спрашивает бабушка, касаясь маминых волос.
– Совсем немного, мне так лучше.
– Распусти волосы, – прошу я.
– Ну это тогда в уборную надо идти.
– А мы сядем на скамейку тихонечко.
Мама вытаскивает из сумки расчёску, и я с удовольствием расчесываю её волосы, такие гладкие и блестящие – а раньше были тусклыми, даже цвет не сразу угадаешь. Они совсем не похожи на мои – тёмно-коричневые. Мама ведь рыжая, как бабушка в молодости.
Мимо проходит толпа китайцев, и смотрят они на нас, а не на картины – ещё и пальцем показывают. Мама говорит, что среди туристов китайцев в Москве очень много, причём, как правило, передвигаются они группами минимум человек по пятьдесят.
Вслед за китайцами – две подруги возраста моей мамы, они умиленно улыбаются, глядя, как я расчесываю маму. А какая-то женщина, идя мимо следом, вообще чуть шею не сворачивает.
Четырёх дней явно недостаточно – они закончились слишком быстро. В то же время не могу сказать, что не рада вернуться домой. Я всегда немного в шоке, когда оказываюсь в Москве, потому что не привыкла к такому количеству народа – и ещё пугают огромные новостройки, задираешь голову, а верха не видно.
В любом случае, хорошо, что удалось побыть вместе с мамой – а то когда она приезжает на выходные, столько дел, что мы даже не всегда можем спокойно выпить чая. Правда, огородные дела теперь закончились: садовый дом закрыт, картошка – в гараже, который в основном мы используем для хранения старой мебели, осенними заготовками в квартире забито всё, что можно, и наступила почти настоящая зима.
Почти – потому что валит мокрый снег с дождём.
Девочки все болеют, пойти некуда – и вот, вместо того, чтобы гулять, сижу дома и слежу за тем, как два мастера, дядя Лёня и дядя Сева, меняют батарею на кухне. А соседка пришла следить за мною, потому что бабушке не хочется, чтобы я в одиночку принимала слесарей. Хотя дядя Сева – старый знакомый и я его иногда даже заставляю играть со мной в шашки.
Я страшно утомилась от сидения дома – может, несмотря ни на что, стоит выйти на улицу, но на соседку слесарей тоже оставить нельзя.
– Что, погода на каникулах подкачала? – сочувственно спрашивает дядя Лёня, возясь с какими-то болтами.
Дядя Лёня пришёл помочь дяде Севе, потому что работы много – когда тот уходит разбираться с батареей в большой комнате,
От нечего делать, сидя на краешке кухонного стола, грызу бублик и смотрю, как двигаются руки дяди Лёни. А ничего, красивые руки – мускулистые, на пальцах – кольца.
– Странно – мужчина, а носите украшения.
– Мужчины тоже, случается, их носят. Это кольцо – на память об одной поездке, а вот то означает, что я женат.
Дядя Сева – полный и низенький, лет шестидесяти, дядя Лёня – наоборот, довольно-таки молодой. Когда, разогнувшись, он встаёт, видно, какой он высокий. На руке – кожаный браслет, на шее висят мощного вида наушники.
– А какую музыку вы слушаете?
– Сейчас – никакую. – Он аккуратно снимает наушники и кладёт на стол.
– А можно надеть? – робко спрашиваю я.
– Можно, – чуть подумав, отвечает он.
Наверное, бабушке не понравилось бы, что я занимаюсь такими вещами – но больно уж эти наушники крутые.
– У нас есть мальчик в девятом классе, у него тоже всякие такие примочки – он, если попросить, даёт попробовать. Потому что его сестра – моя подруга.
Он вздыхает и вытирает лоб.
– Слушай, Марин, раз уж ты здесь, не дашь мне стакан воды?
– Может, кофе хотите? – вклинивается наша соседка, тётя Аня.
– Ну, если только когда закончу работать, – улыбается дядя Лёня. – Хотя… не откажусь.
Мне немного досадно, что он улыбается не мне. Но когда я подаю ему кофе с булочками и сообщаю, что испекла их сама, он одобрительно кивает.
– Что, в наше время дети ещё умеют готовить булочки?
– Булочки, – фыркаю я. – Да я… я, если бы вы знали… я картошку с курицей могу запечь. И вообще… Дети! Всё мы можем! Да если бы вы знали, чем мы иногда занимаемся, когда взрослых нет…
– Чем? – Ему явно интересно.
– Ха! Да я… – Мне хочется произвести на него впечатление, но и в чём-нибудь сомнительном тоже признаваться не хочется. – Я, если хотите знать, уже одна на электричке езжу к репетитору! Вот так-то!
– На электричке? – Он, похоже, действительно впечатлен: даже есть прекращает. Брови его ползут вверх. – И тебя отпускают?
Брови у него тоже, кстати, что надо – густые, но ровные и красивые.
– Да.
– Марина у нас вообще очень самостоятельная, – говорит тётя Аня. Она, в отличие от меня, опекает дядю Севу, который в большой комнате, и готовит сейчас ему бутерброд.
– Может, бутерброд? – предлагаю я дяде Лёне.
Он не отказывается: садится в этот раз с тарелкой прямо на пол, прислонившись спиной к батарее.
– Так вот, чем вы занимаетесь, когда взрослых нет? – уминая бутерброд, спрашивает он.
– Ну-у… – Заложив руки за спину, я улыбаюсь – не знаю, стоит ли ему признаваться. Он улыбается в ответ, словно прекрасно понимает мои колебания.
– Да ладно, можешь не рассказывать, – говорит, наконец, он и вновь принимается за работу.
Я сижу, уставившись в его макушку. Мне хочется, чтобы он, такой красивый, обернулся и дальше принялся добиваться от меня ответа. А я бы тогда, может, придвинулась ближе и рассказала ему, как мы с Наташей…