Большое сердце
Шрифт:
Подробно об этом периоде жизни и борьбы Галины Романовой рассказывают оставшиеся в живых члены «Интернационального Союза».
Несколько раз мне удавалось видеться с учителем, ныне директором школы на Украине, коммунистом Петром Кирилловичем Зозулей. Он подолгу говорил об условиях жизни в Ораниенбургском лагере и особенно подробно о Галине, о ее организаторской роли в «Интернациональном Союзе».
— В наш сектор лагеря, который находился на окраине Ораниенбурга, — рассказывал Зозуля, — два раза в неделю на прием больных приходил врач, которого мы ласково называли Галочкой. Маленькая,
Вскоре она мне помогла перейти на работу санитаром. Ко мне и моему товарищу Лесику Галина долго присматривалась, беседовала с нами, пока не доверилась, и дала первое поручение: изучать людей, постепенно подбирать из них годных для подпольной работы. Через несколько дней, выслушав наши сообщения, она передала нам содержание последних сводок Советского информбюро и велела распространить их. Позднее мы получали у Романовой отпечатанные немецкими антифашистами в Берлине листовки и раздавали их нашим людям во время бомбежек, когда охрана убегала прятаться в подвалы. Листовки сообщали о победах Красной Армии, об издевательствах гитлеровцев над нашими людьми, в них был призыв к саботажу и срыву всех военных мероприятий фашистских властей.
Возможно, гестаповцам еще долго не удалось бы, раскрыть организацию, возможно, молодые борцы дождались бы прихода Советской Армии» если бы не провал члена «Интернационального Союза» Садкевича. Оказавшись в гестапо, он раскрыл известные ему имена, и Галина Романова, Петр Зозуля вместе с другими девятью членами организации были арестованы.
Услышать из уст Романовой хоть одно-другое имя означало для следователей нащупать след, проложить себе дорогу к десяткам неуловимых бойцов. Вот почему они оттягивали процесс, вот почему больную, истерзанную пытками девушку допрашивали не только в гестапо, но и в тюремной камере.
Рассказ бывшего члена организации «Интернациональный Союз» Петра Зозули ярко раскрыл благородные душевные качества Галины Романовой, ее несгибаемую волю и твердость духа во время следствия и на суде.
Дело «Интернационального Союза» разбиралось 27 апреля 1944 года в высшем гитлеровском судебном органе — в первом сенате фашистского трибунала в Берлине. На скамье подсудимых сидели Галина Романова, Владимир Буаселье, Садкевич, Зозуля и еще восемь участников организации.
Председатель первого сената фашистского трибунала Ролланд Фрайслер, который присудил к смерти национального героя чехословацкого народа Юлиуса Фучика, прокурор Лаутц и члены суда надеялись перекрестным допросом добиться от Галины каких-нибудь полезных для суда показаний.
— Кто был организатором сопротивления среди русских в лагере Ораниенбурга? — допытывался председатель трибунала.
— Я! — смело ответила Галина. — Все, что вам известно, сделано в Ораниенбурге мною.
Девушка хорошо знала, что ее ожидает после этих признаний. Но она и на суде решительно брала на себя
— Расскажите, как вы распространяли листовки по заводам? Кто помогал вам? — вмешался прокурор верховной имперской прокуратуры.
— Мод, совесть — совесть советского человека — помогла мне, — ответила Галина.
Прокурор, думая запугать Романову, перебил ее:
— Признавайтесь! Иначе вам не миновать гильотины!
— Я знаю, что меня ждет, — смело бросила в лицо фашистским судьям Галина. — Но такой меня воспитала моя Родина, и вам не удастся устрашить меня. Я не унижусь перед вами и гордо приму смерть. Жалею лишь об одном — мало пользы успела принести своей Отчизне. Пусть простит мне это мой народ…
В пять часов вечера 27 апреля 1944 года председатель трибунала огласил смертный приговор Галине Романовой, Владимиру Буаселье и еще пяти участникам «Интернационального Союза». Пять человек, благодаря Галине, взявшей их вину на себя, были присуждены к различным срокам тюремного заключения.
Наступил момент прощания с боевыми друзьями. Каждого осужденного к смерти Галина обняла, расцеловала, затем пожала руки остальным товарищам и взволнованно произнесла:
— Кто из вас останется в живых, передайте нашим людям, что я до последней минуты своей жизни буду бороться за любимую Родину.
Долгих сто четырнадцать суток после суда Галину держали в одиночной камере смертника. Палачи все еще надеялись сломить ее волю, хотели, чтобы она кого-нибудь выдала. Что может быть мучительней, чем каждой ночью ожидать: «Сейчас придут за мной, сейчас меня поведут на казнь». Уже белыми стали ее волосы, только одни глаза — впалые, огромные, чуть напоминали прежнюю Галину. Но сердце ее оставалось твердым.
Вечером 19 августа 1944 года в камеру к Романовой пришли прокурор, палач и его два помощника. Оставив сопровождавших на пороге, прокурор именем фюрера объявил о приближении казни и удалился.
Под охраной старого немецкого надзирателя, не имевшего права в эту ночь отлучится из камеры, Галина осталась ждать сигнала идти-в свой последний путь. Незадолго до рассвета девушка сумела уговорить немца, чтобы он вынес из тюрьмы сохранившуюся у нее семейную фотографию и передал ее врачу Анне Круподер, увезенной вместе с Галиной из Днепродзержинска и работавшей в больнице для русских рабочих в Берлине. Романова надеялась, что последние написанные ею на фотографии строчки попадут к матери. И она не ошиблась.
…Я держу в руках эту семейную фотографию, которую девушка до последних минут жизни сберегала у своего сердца. На снимке худенькая светловолосая десятилетняя Галочка в белом платье сидит между отцом и матерью. У ног родителей примостились малыши — двое ее братьев. В ту ночь, когда Романова в последний раз целовала эту фотографию, братья с оружием в руках шли к границам Германии. Но не дождалась их Галина: несколько месяцев отделяли ночь ее казни от светлого дня победы.
Торопясь, она окованной кандалами дрожащей рукой написала на обороте фотографии: