Большой Боб
Шрифт:
Я не согласен с Рири, что этот лейтенант какой-то садист; скорей всего, он педантичный служака, из тех, что стремятся к совершенству в мелочах. Каждый день он встречается с людьми самого разного рода. От Люлю попахивало спиртным. Лейтенант увидел черные брюки, обтягивающие зад, несвежий свитерок, взлохмаченные волосы, более темные к корням — Люлю их подкрашивает, — и принял ее не за ту, кто она на самом деле.
Джон слышал часть вопросов, которые задавали в жандармерии; надо добавить, что лейтенант сам уселся, но им сесть не предложил. Взбешенный Джон дважды вмешивался; в конце концов ему велели
— Это ваш любовник?
А перед этим он выяснял, не ругались ли Люлю и Боб накануне вечером, была ли у Боба любовница, сколько он получал в качестве рекламного агента не очень популярного иллюстрированного журнала, где работал уже два года.
— Чем он занимался до этого?
— Был коммерческим представителем обувной фабрики.
— В Париже?
— Да.
— Его выгнали?
— Нет.
— Почему же он тогда сменил работу?
— Потому что ему надоело.
— Часто ему случалось менять работу?
— Столько раз, сколько ему хотелось.
— Выходит, если я правильно понимаю, это вы на ваши шляпки содержали дом?
— Я приносила свою долю.
— Но большую?
— Когда как.
Этот допрос был жесток еще и потому, что лейтенант оказался близок к истине. Я знаю, что за тринадцать или четырнадцать лет Боб Дандюран сменил чуть ли не двадцать мест и не всегда уходил по собственной воле. Он просто был не способен принимать всерьез дело, которым ему приходилось зарабатывать на жизнь.
— Вы никогда его этим не попрекали?
— Попрекать его? Мне не в чем было его упрекнуть.
Рири сказал о Люлю «молодчина», и в его устах это был серьезный комплимент. Она мужественно защищалась или, верней, защищала своего Боба от инсинуаций лейтенанта. Но с полной ли убежденностью? Это уже совсем другая история.
— Что он пил вчера вечером?
— Вино.
— Сколько стаканов?
— Не считала.
— Он сильно пил?
Лейтенант тоже, хотя и по-своему, доискивался причины этой смерти, которую никто не мог ему объяснить. Ему нужна была правда, простая и очевидная.
— Он был пьян, когда ложился спать?
Сжав зубы, глядя куда-то вдаль, Люлю отвечала:
— Я никогда не видела его пьяным.
— Он ходил по барам?
Судебно-медицинский эксперт, произведя осмотр трупа, должно быть, сообщил лейтенанту, что Дандюран был алкоголиком; по медицинским канонам, это соответствовало истине.
— Долги у него были? Вы их знаете?
Потом он снова начал добиваться, были ли у Боба любовницы, а у Люлю любовники.
Когда закончился этот бесполезный допрос, Люлю попросила у лейтенанта разрешения увезти тело.
— Зайдите попозже. Сначала я должен доложить прокурору.
Прокурор проводил воскресенье у друзей где-то в окрестностях Корбейя, и его долго пришлось разыскивать по телефону. Когда наконец к четырем часам с формальностями было покончено, лейтенант объявил:
— Теперь, чтобы увезти тело, вам остается только найти санитарную машину, если, конечно, вы не предпочтете похоронный автобус.
Свободную санитарную машину сразу отыскать не удалось, на это ушел еще час. Люлю одна поехала с телом мужа, попросив Рири и Джона не сопровождать ее. Парижане начали возвращаться с уик-энда,
Уверен, хотя никто мне этого не говорил, что в тот вечер на террасе «Приятного воскресенья» не танцевали.
— Что она сказала? — спросила жена, когда к обеду я вернулся от Люлю.
— А что, по-твоему, она могла сказать? Кажется, Боб покончил с собой.
— Ты веришь в это?
— Знаешь, очень похоже.
— Почему он это сделал?
— Никто не знает.
Да и что можно знать о других, когда даже о себе не знаешь самого важного?
Помнится, доедая котлету, я пристально смотрел на жену, и она обеспокоенно спросила:
— О чем ты думаешь?
Правду сказать я ей не мог и потому промямлил:
— Так, ни о чем и обо всем.
На самом же деле я думал вот о чем: если бы не Боба Дандюрана, а меня вытащили из Сены за водосливом Родникового шлюза, что бы ответила моя Мадлен на вопрос, который только что задала мне: «Почему он это сделал?»
Я пытался представить, какие ответы дали бы мои знакомые, пациенты, все те, кто более или менее регулярно сталкивается со мной и полагает, что знает меня.
По спине у меня пополз холодок: я вдруг понял, как я одинок в мире.
3
Все устроила привратница с помощью старухи богомолки, владелицы молитвенной скамеечки. Обе они, похоже, прямо-таки бредят викарием приходской церкви, и стоит кому-нибудь в доме слечь, тут же призывают его, так что человек едва успеет заболеть, как у его изголовья уже оказывается священник.
Мы с Дандюранами никогда не говорили о религии. Знаю только, что к мессе Боб не ходил, Люлю тоже.
Когда моя жена в понедельник вечером приехала на улицу Ламарка, там был аббат Донкёр, выделявшийся среди присутствующих ростом и мощным телосложением; он беседовал с Люлю, а типографщик ожидал окончательный текст извещения о похоронах. Я получил это извещение во вторник к полудню. Адреса на конвертах надписывали все четыре мастерицы. В нем сообщалась, что похороны состоятся в среду в десять утра, заупокойная служба будет в церкви Святого Петра на Монмартре. Интересно, испрашивал аббат Донкёр у епископа разрешение на отпевание, или формальной недоказанности факта самоубийства было для него достаточно, чтобы растворить двери церкви перед бренными останками Боба Дандюрана?
Одна фраза, несколько позже услышанная мной от Люлю, позволяет думать, что она пошла на все это без особого сопротивления:
— Уверена, он и сам предпочел бы, чтобы все было, как полагается, хотя бы из-за его родственников.
Когда на следующий день без четверти десять мы с женой приехали на улицу Ламарка, я, по существу, еще ничего не знал о родственниках Дандюрана. Боб никогда даже намеком не упоминал о них, как, впрочем, и о том, почему и как ему пришлось осесть на Монмартре. Лишь иногда он вспоминал, что пробовал себя в качестве куплетиста, без особого, правда, успеха, в кабаре недалеко от площади Бланш.