Большой куш
Шрифт:
– Знакомая девчонка с пацаном перевернулись, – жарко шепчет она, пройдя тест с честью, как настоящая женщина, которой она вот-вот моими молитвами (и не только) станет.
– Давай я переверну лодку, – шепчу я. – Ляжем в нее.
– Ой нет, не надо, – шепчет она.
– Брось, – говорю я. – Я же люблю тебя. Правда, люблю.
И вдруг понимаю, что я и правда люблю ее. Такую вот идиотку. С историями «про пацанов» и маленьким расчетливым пылесосом вместо мозга.
– Выходи за меня замуж, – прошу я.
– А как же эта твоя… – шепчет она. – Лена…
– А что Лена? – шепчу я. – Это
– Такой, какой будет у нас? – спрашивает она сварливо.
– Ты же знаешь, что нет, – шепчу я.
– Я знаю, что нет, – шепчет она.
– Послушай, почему бы нам не… – говорю я поганым-препоганым голосом, я дико возбужден, мне просто крышу срывает, мне даже под героя-любовника закосить не под силу сейчас, поэтому я такой, какой есть, гнусный похотливый тип.
– Ой, я боюсь, – говорит Белоснежка. – Я еще никогда не… Тут? Нет. Не здесь. Ой. Нет. Пожалу…
– Аа-ах, – тонко говорит она, и я понимаю, что дела мои сейчас не просто хороши, а хороши как никогда, сейчас все оно и случится.
Расстегиваюсь и стаскиваю с нее все. Резко переворачиваю лодку. Одно мгновение, буквально сотую секунды, мне чудится, что там сейчас лежит какой-нибудь гребаный извращенец, какой-нибудь онанист проклятый, и я его тогда в землю вобью, блин. Ну, да. А вы как думали? Да в этом парке каждый второй извращенец, каких свет не видывал. Но в этот раз мне повезло. Под лодкой только земля. Я рывком бросаю лодку на днище, и она, чуть качнувшись, застывает. Белоснежка глядит на меня зачарованно. Я протягиваю ей руку, и она идет ко мне, переступив через трусики. Я завожу ее на корабль.
В полночь мы отплываем.
36
Ближе к трем часам ночи совсем рядом начинается фейерверк.
Над нами расцветают ярко-зеленые змеи, окутавшие деревья. Они глотают друг друга, шипя и покачиваясь, чтобы переродиться огромными клубками морских ежей и светящихся шаров. Я лежу, поглаживая плоский белый живот Белоснежки, и подремываю, но слышу взрыв петард. Шепот и свист огней. Треск горящих колес.
– Пффф, прах! – говорит что-то длинное и зеленое, а потом оборачивается сотней светящихся точек на небе.
– Бух! – говорит что-то короткое и солидное, что расцветает желтым пионом прямо вокруг полной Луны.
– Бум-бум, – часто долдонят какие-то маленькие минометы, только в небо они забрасывают не смертоносные мины, а мягко планирующие фонарики.
– Фс-фс, – сопит Белоснежка маленьким, прямым носиком, она спит, я любуюсь ею, голая она еще прекраснее.
Из-под огней несется гогот, это отдыхающие наслаждаются видом. Рядом с аттракционами ресторан, по слухам, наш директор тоже имеет к нему отношение – надо бы проверить, вспоминаю я, – и там время от времени местные воротилы устраивают гулянья. Несколько раз во время таких торжеств на пирующих устраивали покушения – и успешно, потому что в треске фейерверков ни черта не слышно и выстрел можно легко спутать во взрывом петарды. Тем не менее, они рисковали.
– Бум, бум, бум, бум! – тараторит длинная палка, из которой рвутся в небо огненные пузыри.
Бум, бум, бум, бум. Я лежу, ни о чем не
– Тпр-брум! – ухает огненная пушка, и Белоснежка вздрагивает, я поглаживаю ее, чтобы она не проснулась, хорошо, что сейчас лето.
– Урр-ра! – орут из-за стены замка, в виде которого построен ресторан. – Ура-ра!
В небе появляется огромный дирижабль с большой светящейся надписью на борту. Он зависает прямо над парком аттракционов, и получается, надпись обращена ко мне. Я приподнимаю голову. Да, они совершенно правы. Стоит лишь решить, что так оно и есть, и…
…«Мир твой навсегда»
Днем я выхожу из дома Белоснежки, где провел все утро, и иду в парк. Надо, пока не пришла Матушка Енотиха, составить в уме план разговора с ней. Бизнес есть бизнес. Мы все обсудим и останемся партнерами. Ничего личного.
Но жить я буду с Белоснежкой.
Конечно, никаких ссор и скандалов с Леной я не предвижу. Это спокойная, умная женщина. В конце концов, ей нужны были деньги. Она получила их. Бинго. Кажется, моя жизнь началась. Я наконец-то родился. Я останавливаюсь на деревянном мосту, за которым начинается дорожка, которая ведет в наш парк. Долго стою, не думая ни о чем. Издалека виднеется синее пятно, которое почему-то становится все ближе. Пока не оборачивается Птицей Счастья Завтрашнего дня. Редким козлом – между прочим, надо будет его уволить, – который вопит.
– Что? – благодушно спрашиваю его я.
– Босс, босс! – кричит он. – Снуппи тоже повесился!!!
– Письмо, – говорю я, сжав зубы.
– А? – говорит он.
– Мудак, ты что, глухой?! Письмо, он оставил письмо?! – ору я.
– А, да! – орет перепуганный парень. – Оставил!
– Где?! – ору я, и мои нервы начинают сдавать.
– Что? – не понимает он.
– Где. Снуппи. Оставил. Свое. Прощальное. Письмо, – говорю я.
– Как где? – спрашивает ошарашенная Птица Счастья. – Конечно, в кармане.
На бегу обиженно добавляет:
– Ну не в задницу же ему было это письмо совать…
37
Здравствуй, сынок. первое и самое главное – завязывай ты молиться на ночь!
стоит перестать верить в бога, как многие вопросы отпадают сами по себе. а я бы очень не хотел, чтобы моего сына мучили вопросы. подобного рода рефлексия никогда ни к чему хорошему не приводила. мы, двое мужчин, претендовавших на твою мать, именно по этой причине и облажались. более того. мне горько это говорить, сынок, но и твоя мать облажалась по этой же причине. рефлексия. рефлексия, рефлексия, рефлексия. сто тысяч вопросов и ни одного ответа. попытки найти ответ там, где никого нет. да, да, я говорю о так называемом боге, чтоб его.