Большой террор. Книга I
Шрифт:
Как отмечает его дочь, Сталин „совершенно обрусел“. [261] Он не изучал русского языка до 8- или 9-летнего возраста и всю жизнь говорил с акцентом. Но он говорил хорошо, и его лексика была нередко богатой и живой в грубом смысле слова. Не очень хорошо образованный, он, тем не менее, был начитан в русских классиках — особенно хорошо знал сатириков Щедрина и Гоголя. В молодости он даже прочел много иностранных авторов в русских переводах — в особенности Виктора Гюго, а также популярные работы по дарвинизму и общественно-экономическим темам. Жандармские донесения конца прошлого века свидетельствуют, что студенты тифлисской духовной семинарии читали „подрывную“ литературу такого сорта, и имя Сталина появляется в семинарском кондуите несколько раз в связи с обнаружением у него подобных книг из местной „дешевой библиотеки“. Это показывает, что в те годы
261
33. Аллилуева, стр. 29 (Письмо 3).
262
34. Deutscher, Stalin, pp. 8, 14, 17–19, 23–24.
Литературный стиль Сталина не отличался тонкостью, и этим он тоже заслужил насмешки своих противников. Джилас связывает грубость сталинского стиля с отсталостью революционной России. „В его трудах можно найти общие места, позаимствованные подчас у отцов церкви, что объясняется не столько его религиозным воспитанием, сколько примитивностью его мышления, свойственной вообще доктринерам-коммунистам“. Джилас отмечает также, что „его язык был бесцветен и однообразен, но его упрощенная логика и догматизмбылиубедительны для людей, неспособных критически мыслить“. [263] Однако можно сказать и больше. Ясные и простые доводы привлекательны не только для
263
35. Джилас, «Новый класс», стр, 156.
„простых“ умов. Бывший советский сановник пишет: „Именно отсутствие у него блеска, его простота заставляли нас верить тому, что он говорил“. [264]
Многие описывают Сталина до странности угрюмым человеком, однако он умел быть и очаровательным; он обладал грубым юмором — весьма самоуверенным юмором, но не совсем лишенным тонкости и глубины. [265] Этим он отличался от Ленина и Троцкого, совершенно лишенных чувства юмора.
264
36. Barmine, р. 161.
265
37. Джилас, «Разговоры», стр.59
Сомнительно, конечно, чтобы он добился какого-либо успеха в более политически развитом обществе, но в тех политических условиях, в которых он работал, Сталин показал себя истинным мастером. Он далеко затмил всех своих соперников в тактике борьбы. По словам Бухарина, он был мастером „дозировки“ — он всегда давал нужную дозу в нужное время. Бухарин, по-видимому, считал это нелестным отзывом, что свидетельствует только о недостаточной политической умелости Бухарина. Фактически это, конечно, хороший комплимент по поводу одной из самых сильных черт Сталина.
Все свое положение Сталин завоевал окольными маневрами. Стоит заметить только, что с 1924 по 1934 год не было ни одного резкого государственного переворота того типа, каких было уже несколько в послесталинский период. Сталин умел напасть на человека, дискредитировать его, апотом как бы пойти на компромисс, тем самым ослабив противника, но еще не уничтожив его. Шаг за шагом позиции его противников подрывались, и они по одному устранялись от руководства.
Ленин видел эту особенность политической методологии Сталина. Когда Ленин хотел нанести поражение Сталину по грузинскому вопросу в последние дни своей активной жизни, он велел своему секретарю Фотиевой не показывать Каменеву записок, подготовленных для Троцкого. Иначе, по мнению Ленина, об этих записках узнал бы Сталин и „пошел бы на гнилой компромисс с целью обмана“. [266] Интересно, что именно этим Сталин и занимался в течение нескольких месяцев после смерти Ленина, проявляя фальшивую умеренность, служившую успеху его замыслов.
266
38. Троцкий, «Сталин», гл. XI «Междуцарствие». (Русского издания этой работы нет. В авторизованном французском переводе [Leon Trotsky, Staline, Paris, 1948] его можно найти на стр. 498).
Сталин никогда не предпринимал непоправимых шагов до тех пор, пока не был совершенно
Так, небывалым в истории способом, Сталин вел свой „государственный переворот по чайной ложке“ и дошел до величайшей бойни, все еще производя впечатление некоей умеренности. Своей молчаливостью и спокойной манерой разговора он не только обманул многих иностранцев, но и внутри страны, даже в самые пиковые моменты террора, его не очень обвиняли во всех преступлениях.
Профессор Тибор Самуэли, в свое время вращавшийся в самых высших кругах сталинского Советского Союза и Венгрии Матиаса Ракоши, отмечает, что вообще Ракоши был более образованным и в каком-то смысле более интеллигентным человеком, чем Сталин. Но он делал весьма неосмотрительные заявления. Наиболее важный пример: в период процесса над Ласло Райком в 1949 году, Ракоши заявил в речи, что он проводил бессонные ночи, распутывая своими руками все нити заговора. Когда Райк был реабилитирован, эта речь стала смертельным оружием против Ракоши. Но и помимо этого, признание Ракоши показывало, что даже в те времена и народ и партия обвиняли лично его во всех злодеяниях, связанных с террором. [267]
267
39. Устное сообщение проф. Т. Самуэли автору.
Сталин, никогда не говоривший и словом больше, чем было необходимо, и во сне не сделал бы такого грубого разоблачения. То, что большой террор считался в основном делом рук наркома внутренних дел Ежова, было триумфом Сталина. „Да не только я, очень многие считали, что зло исходит от маленького человека, которого звали „сталинским наркомом“. Народ окрестил те годы „ежовщиной““. Так пишет Илья Эренбург. Он рассказывает о встрече с Пастернаком в Лаврушенском переулке зимней снежной ночью. Пастернак „размахивал руками среди сугробов: „Вот если бы кто-нибудь рассказал про все Сталину!“ Мейерхольд тоже говорил: „От Сталина скрывают“…“. [268]
268
40. И. Эренбург, «Новый мир» № 5, 1962, стр. 152 («Люди, годы, жизнь»).
На самом деле все было наоборот. Так, карикатурист Борис Ефимов пишет, [269] что Мехлис по дружбе рассказывал его брату Михаилу Кольцову, как производились аресты.
„Мехлис показал ему несколько слов, написанных красным карандашом и адресованных Ежову и ему, Мехлису, с приказом арестовать всех упомянутых в показаниях лиц“. Это касалось, — как говорил Кольцов, — людей еще свободных и занимавшихся своей работой, но на самом деле уже осужденных на уничтожение „одним росчерком карандаша“. Ежову остались „чисто технические детали — оформить „дела“ и выписать ордера на арест“.
269
41. В книге «Михаил Кольцов, каким он был», составитель Н. Беляев, Москва, 1965, стр. 71.
В общем, сталинские „достижения“ настолько необычны, что его вряд ли можно с пренебрежением назвать просто бесцветным, посредственным человеком, лишь с определенным талантом в области террора и интриг. Во многих отношениях Сталин вообще был очень сдержанным, скрытным человеком. Рассказывают, что в ранней юности, будучи побежден в споре, он не проявлял эмоций, а лишь саркастически улыбался. Бывший секретарь Сталина однажды весьма глубоко заметил: „Он в высокой степени обладал даром молчания и в этом отношении был уникален в стране, где все говорили слишком много“. [270] Цели Сталина и даже его таланты были неясны большинству его соперников и коллег.
270
42. B. Bazhanov, Stalin der rote Diktator, s. 21.