Большой. Зеленый... Новый год
Шрифт:
Он из мертвых умудрился вернуться. Что ему какая-то тюрьма?..
Да и, если уж говорить начистоту, она до последнего верила, что Серп одумается. Признает свои ошибки. Поймет, как много боли причинил семье. Извинится.
Должен же в него хоть кто-то верить?
Впрочем, каждое новое письмо уничтожало толику её надежды.
Платон, лишившись орочьей магии, совсем замкнулся. Запертый в семейном особняке (сугубо его выбор, никто не заставлял возвращаться в дом детства!), он отдалился от семьи окончательно. Агата готовила
— Отстань ты от парня, — хмыкал Илья. — Он, может быть, медитирует там целыми днями и постигает дзен. Поверь, ему мамка с нравоучениями сейчас меньше всего нужна.
— Я не собираюсь его ничему учить! — спорила Агата.
— Ну, конечно. Ты даже в письмах своих постоянно пишешь «лечись, надо выздоравливать». «не перетруждайся, тебе вредны чрезмерные физические нагрузки», «позвони братьям, они волнуются». Ты думаешь, парень не в курсе, что ему нужно? Он ученый, уж разберется, как выжить. Агат, не морщись. Платон сам просил тебя дать ему время и не вмешиваться.
— Знаешь, легко говорить. Были бы у тебя свои дети — ты бы меня понял, — отбрила Агата и тут же пожалела о своих словах.
За что она винит Илью? За то, что он потратил годы на работу и чувства к ней, потому и не завел семью?
— Прости! Прости, пожалуйста, — мотнула волосами она и кинулась обнимать своего мужчину. — Я не хотела тебя обидеть.
Но во взгляде Макарова уже появилось что-то печальное. Он отстранился, глянул на неё, склонив голову набок.
— Незачем извиняться. Ты права, Агат. Своих детей у меня нет, но… никогда не поздно начать.
— Что ты имеешь в виду?
Почему-то ей почудилось, что он добавит: «Я ухожу от тебя к молодой и красивой, а главное — бездетной; мы наделаем кучу отпрысков, а ты вечно бегай со своими великовозрастными детинами».
Наверное, в этом даже будет горькая толика правды. Ну, какому мужчине понравится вечно быть задвинутым в дальний угол? Они ведь хотят внимания и ласки, а не обсуждать чужих сыновей.
Но Илья даже сейчас умудрился поставить её в тупик.
— Ну, допустим, как ты смотришь на то, чтобы через пару лет задуматься о продолжении рода?
— Кому задуматься? Мне?
— А кому ещё вынашивать наших общих детей? — фыркнул Макаров, приобняв её за талию.
— Но я же уже…
Она хотела сказать «немолода», хоть это и не было правдой. Внутренне Агата всегда любила повторять, что в её возрасте другие орчанки только-только рожают или выходят замуж. Но одно дело — какие-то там другие. А совсем иное — она, уже воспитавшая троих сыновей и умудрившаяся прожить в браке целую вечность.
Она до недавнего времени вообще думала на себе крест поставить. Всё, хватит, нагулялась, можно и о вечном подумать.
Если бы не появился Илья — неизвестно, дошли
Она бы и Илье отказала… просто он не спрашивал.
С недавних пор у неё еще и спину на нервной почве прихватило. Ничего критичного, но когда в тебе кипит орочья кровь — вдвойне обидно мазать поясницу обезболивающими натирками.
Как будто ты — древняя рухлядь, а не молодая женщина, только-только вкусившая прелести свободной жизни.
Иными словами, какие ей общие дети?
Но Илья оставался непреклонен.
— Агат, не делай такие глаза, как будто я тебе что-то неприличное предложил. Я никуда не тороплюсь. Но почему бы и не попробовать? Годика через два-три, например?
— Но мы же… я же… ты же…
Она совсем потеряла дар речи, предложение Макарова произвело на неё слишком уж сильный эффект.
— У-у-у, понятно. Кажется, я умудрился тебя ошарашить. Ладно, — махнул тот рукой, — обещаю не приставать со своими фантазиями… некоторое время.
Звучало многообещающе.
В тот день они не стали развивать тему Платона дальше, но через какое-то время всё же крупно повздорили. Агата никак не могла принять заточение среднего сына, а Илья категорически просил отстать от парня. Слово за слово, и случился первый в их почти семейной жизни скандал.
Они, конечно, быстро помирились, но стало очевидно — если так продолжится, то вечно взвинченная Агата потеряет не только сына, но и любимого мужчину.
Тогда-то Илья и купил им путевку в европейскую водолечебницу. Он не предлагал отдохнуть, а ставил Агату перед фактом — понимал, наверное, что сейчас её нужно взять и увезти подальше, иначе она навечно застрянет в своих переживаниях.
— Две недели вдали от цивилизации, ты как раз спиной займешься, я на лыжах покатаюсь, там недалеко оборудованы склоны.
— А как же Платон?.. — всё же спросила она и добавила, объясняясь: — Я же ему готовлю…
— Наделай заморозки. Парень справится, я уверен. Не оголодает.
Агата хотела поначалу отказаться, но внезапно задумалась над тем, как сильно она устала постоянно тревожиться за сыновей. Это же невозможно. Ни на секунду её не отпускало волнение, причем зачастую беспочвенное.
Она беспокоилась и за Дитриха с Таисией, которая вынашивала орка, а потому беременность изначально была непредсказуемой. И за Златона с Дианой, которые ушли с головой в работу (вот им как раз пора подумать о детях!). Разумеется, за Платона — больше, чем за всех. Материнское сердце постоянно было неспокойно.
Только вот чем помогут её тревоги?
Наоборот, если раньше сыновья отвечали с готовностью, то сейчас всё чаще повторяли: «Мам, всё у нас нормально, перестань», как будто даже им надоела её вечная опека.