Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака

Стееман Станислас-Андре

— И кроме того, — добавил Макс, — ты забываешь главное: официально установлено наличие морской воды в легких утопленницы.

— Лекарь мог ошибиться.

— Я знаком с Ленуаром, судебно-медицинским экспертом: он человек очень добросовестный.

В комнате воцарилось молчание.

— Есть объяснение, — подал голос Макс. — Салику не украл, а получил от кого-то деньги, много денег…

— За что? — спросил Эдуар.

— Чтобы молчал и исчез с глаз долой, потому что он видел вещи, скажем, компрометирующие…

— Что, если попытаться расспросить

его еще раз? — предложил Арле.

— Нет. Если все обстоит именно так, Салику скорее даст разорвать себя на куски, чем раскроет рот Не говоря уже о том, что его сначала надо найти! Этой ночью Салику сделал глупость, но впредь он будет умнее. Поверь, сейчас он уже далеко. — Макс поднялся. — Извините, но я еще не закончил свое дело.

— Ах да, — сказал Арле, — со всей этой историей я даже не успел поинтересоваться, видел ли ты девушку.

— Her, она уже несколько дней как уволилась из «Калао».

Арле вздрогнут.

— Так где же она?

— Вот это я и пытаюсь выяснить. Я подцепил там одного, он, кажется, кое-что знает — симпатичный старый пьяница, некий Жо Барнель. Он как раз изливал душу; когда ты позвонил. Думаю, он все еще там, поэтому убегаю: скоро он так налакается, что не сможет языком пошевелить.

Эдуар пожал обоим руки, с трудом подавляя новый зевок.

— Держите меня в курсе, а я пока на боковую. Умираю, спать хочу.

Уже в дверях Арле передумал и вернулся.

— Эдуар, мне хотелось бы кое о чем тебя спросить. Наедине.

Удивленно взглянув на него, Эдуар прикрыл дверь.

— Насчет Салику?

— Насчет Роберты. Ты ведь сказал, что приехал на виллу семнадцатого утром?

— Да.

— И в доме действительно никого не было?

— Разумеется! — с некоторым раздражением ответил Эдуар. — Салику объявился не раньше семи.

Он осекся, внезапно почувствовав странные интонации в голосе брата.

— Никого? Что ты хочешь сказать?

Арле колебался.

— Карточку вынули из ящика не раньше чем пятнадцатого вечером, а то и шестнадцатого…

— И что с того?

Губа Эдуара некрасиво подергивалась.

— Ты уверен, Эдуар, что Роберты уже не было на вилле, когда ты туда явился?

— Карты на стол, старина, — поморщился Эдуар. — В чем, собственно, ты меня обвиняешь?

— Я не обвиняю. Пойми…

— Пытаюсь, — сухо произнес Эдуар. — Так на что ты намекаешь?

— Я подумал, что ты, возможно, скрываешь от меня что-то важное. Может быть, семнадцатого Роберта была на вилле. У вас состоялся разговор, и только потом она уехала. А мне ты не захотел рассказывать, чтобы не причинить боль… Она, наверно, говорила про этого типа…

— Какого типа?

— Который снимал. Она, похоже, ехала к нему…

Эдуар усмехнулся.

— У тебя больное воображение! А колымага у гаража, какую роль она играет в твоей истории?

А Салику? Он явился в семь и уже не застал Роберту. О Господи! — воскликнул он, сдерживая ярость. — Ты забываешь, что семнадцатого в восемь утра я был у комиссара Фонтена! Можешь проверить.

А результаты вскрытия! Тело по меньшей мере два дня пробыло в воде. Считай сам!

— Я идиот, — оказал Арле. — Прости.

Да, он смешон. Как же он забыл про вскрытие? И про то, что сказал Александр, сторож? Трупы утонувших поднимаются на поверхность через три дня или не поднимаются вовсе. Роберту обнаружили рано утром восемнадцатого. Три дня, все точно.

Эдуар вдруг успокоился.

— Я не сержусь на тебя, Аль. Я бы и сам на твоем месте… Впрочем, тут есть и моя вина…

— В чем?

Эдуар покачал головой.

— Не я ли заварил кашу, когда показал тебе вчера утром ту фотографию Роберты!

Вот уже больше часа как Вотье возвратился в «Калао». Стенные часы над стойкой показывали без пяти три. Жо, уткнувшись в стакан анисовой, с потерянным видом разговаривал сам с собой. По щекам у него текли крупные слезы. Его вдруг развезло. Он остановил тихую музыку и потребовал, чтобы Магда поставила рождественские псалмы. Та сначала отказывалась; завтра в полночь — другое дело, их заведут для ублажения всех, кто соберется, так у них заведено.

Жо побагровел, стукнул кулаком по столу. Чтобы он унялся, Магда поставила на проигрыватель пластинку с немецкими рождественскими песнями.

Жо начал тихо подпевать. «О Tannenbaum». Судя по всему, в свое время у него был красивый низкий голос, но с тех пор Жо сильно сдал — из-за пьянства, разумеется. Когда скрипки на фоне баварских колокольчиков заиграли «Stille Nacht», Жо заплакал и снова заговорил о жене. Вот уже три года как она вернулась к себе в Голландию! Жо знал, что больше не увидит ее. Он не забыл и по-прежнему любит ее, любит по-своему. Он, Жо, такой чувствительный.

Вотье опрокинул в рот последние капли теплого пива. Больше из Барнеля ничего не выжать. Рухнув на скамейку, тот предался воспоминаниям.

Однако он успел много чего порассказать. Много интересного. Даже если кое-что и приврал. В мозгу Вотье забрезжил свет. Роберта, перепуганный Салику, Малу. Три отправные точки. Вотье чувствовал, что он на правильном пути. Остается найти ниточку, что соединяла бы этих троих.

Магда по-прежнему сидела в углу бара. Рыжая и двое посетителей за время отсутствия Вотье ушли. Магда с непроницаемым видом курила, в ее черных глазах читалась враждебность. Макс заметил это с самого начала, как только спросил ее о Малу. Что ей известно? Надо бы снова к ней подступиться, когда она будет одна.

Три часа ночи. Он подумал о Франсуазе. Она, должно быть, умирает от беспокойства, не спит — уж он-то ее знает. Да она и сама сказала, что будет ждать. До тех пор пока Макс не войдет в дом, она будет сидеть с книгой в гостиной, представляя себе всякие ужасы.

Макс встал и протянул руку раскисшему Жо. Тому явно пора было подышать свежим воздухом.

Макс подходил к бару, когда зазвонил телефон. Магда сняла трубку и стала слушать с равнодушным видом. Потом кивнула Максу:

— Это вы господин Вотье?