Бомаск
Шрифт:
Не помня себя от ярости, он шел куда глаза глядят и перебирал свои обиды. В Клюзо итальянцев берут только на черную работу, которой избегают французы; их нанимают в качестве землекопов, лесорубов, батраков в сельском хозяйстве. Ну пусть его считают парией, но разве можно примириться с мыслью, что для Пьеретты он только поденщик в любви.
На предложение мадам Эмили Прива-Любас Пьеретта ответила наобум:
– Условия труда в Америке не такие, как здесь.
Она хотела выиграть время по примеру старика Амабля, посмотреть, куда клонит противник. Зачем явилась к ней мадам Прива-Любас и почему делала ей такое необычное предложение,
"Деревенщина!
– подумала она.
– У мужланов никогда нет чувства меры. Очевидно, мне придется повозиться, прежде чем я ее вышколю". Мадам Эмили и мысли не допускала, что возможность побывать в США не вызывает у молодой работницы восторга; сама она презирала американцев, за исключением членов семейства Дюран де Шамбор, но была убеждена в полнейшем их превосходстве над всеми прочими смертными; когда ее муж выражал уверенность в неизбежном провале западного блока, она считала его слова проявлением еврейского зловредства. Услышав ответ Пьеретты, она перешла в наступление.
– Вы железная, - сказала она.
– Но много ли вы от этого выиграете, как вы думаете?
Пьеретта устремила на нее внимательный взгляд.
– Вам, конечно, хочется сделать политическую карьеру, - продолжала мадам Прива-Любас, - но вы лучше моего знаете, что после войны никто из молодых в вашей партии не "выдвинулся". У вас выдвигают в порядке старшинства. Вы надеетесь стать депутатом? Однако в Национальном собрании "выступают с речами все одни и те же - старая гвардия. Вам, вероятно, известно, что, если вас изберут депутатом, ваша партия будет отбирать у вас три четверти депутатского жалованья - вам оставят только тридцать пять тысяч франков в месяц. А сколько времени надо еще ждать даже такого жалкого успеха! Кончим наш разговор. Я не угрожаю вам увольнением. Мне кажется, к вам такие методы неприменимы. При желании вы могли бы занять видное положение на фабрике. _В данный момент_ вы мне мешаете. Воспользуйтесь этим обстоятельством. Ставьте свои условия.
– Я вас не понимаю, - совершенно искренне ответила Пьеретта.
– Мои дети прибегли к шантажу, но ведь это лишь игра, и долго она не продлится. Не злоупотребляйте таким положением. Вы идете ва-банк смотрите, проиграете.
Пьеретта не знала никаких азартных карточных игр и соответствующих терминов и, кроме того, не сразу догадалась, что слова "мои дети" относятся к Филиппу и Натали. Она поняла только, что визит хозяйки и ее странные речи объясняются каким-то недоразумением. Как человек честный и глубоко убежденный, что проблемы рабочего движения не могут разрешаться личными сделками, она сказала самым простым, естественным тоном:
– Я уверена, что здесь какое-то недоразумение.
Мадам Прива-Любас теперь и не знала, восхищаться ли этой работницей за твердость характера, проявленную в столь важных для нее переговорах, или презирать за то, что глупышка не спешит воспользоваться своими преимуществами. Она закурила сигарету и, желая выиграть время и поразмыслить, удобнее уселась в кресле.
"Боже мой, она устраивается у меня всерьез и надолго!" - с раздражением подумала Пьеретта.
– Да что это такое?
– воскликнула она.
– Кто вас уполномочил прийти ко мне? Я вас
"Нет, она просто дурочка, - подумала Прива-Любас.
– Нобле стареет и переоценивает силы противника".
– Знаете что?
– сказала она.
– Совершенно напрасно вы делаете ставку на Филиппа, а не на меня. Он никогда долго не увлекался одной женщиной...
Только, тогда Пьеретта поняла наконец, откуда идет недоразумение, в звонко расхохоталась.
Но тут вдруг послышались чьи-то быстрые шаги. Дверь распахнулась. Вошел Красавчик.
– Мне надо с тобой поговорить all'istante stesso [сю же минуту (итал.)], - сказал он, схватив Пьеретту за руку.
Он заметил, что в комнате сидит посторонняя женщина, но не обратил на нее внимания, решив, что к Пьеретте зашла какая-нибудь товарка.
– Mi scusi [извините (итал.)], - сказал он.
– Мне надо объясниться с Пьереттой.
Галстук у него развязался, волосы растрепались, по раскрасневшемуся лицу сбегали капли пота. Он до боли сжимал Пьеретте руку.
Пьеретта мягким движением высвободила свою руку. Ее бледность и спокойные жесты подействовали на него умиротворяюще. Он затих. Пьеретта пристально посмотрела на чужую женщину, потом указала рукой на Красавчика.
– Мой любовник, - сказала она.
Мадам Прива-Любас поднялась.
– Как видно, для удовольствий вы предпочитаете сицилийцев, - прошипела она и торопливо направилась к выходу.
Красавчик хотел броситься за ней, но Пьеретта остановила его. С порога мадам Прива-Любас крикнула:
– Я поделом наказана. Как я могла забыть, что иду в разбойничий притон!..
Хлопнула дверь, потом с улицы донеслись быстрые удаляющиеся шаги.
Пьеретта повернулась к Красавчику. Она смеялась.
– Если бы ты знал...
– сказала она и не могла удержать смеха.
– Если б ты только знал, - все повторяла она.
– Если б ты знал, кто эта женщина...
Она прижалась к нему. Вот так же ей хотелось в сосновой роще прильнуть к нему, но тогда она не позволила себе этого. И так же, как тогда, глаза у нее полны были слез, но теперь они брызнули из черных глаз. Пьеретта тихонько заплакала. Красавчик крепко обнял ее.
В ту ночь они уснули вместе на широкой кровати в форме ладьи, покрытой красным пуховым одеялом, подарком старика Амабля.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Выйдя от Пьеретты Амабль, мадам Прива-Любас разыскала свой старомодный "роллс-ройс" с высоким кузовом и укатила обратно в Лион, не повидавшись с Нобле, не заглянув к своему сыну. Это было, если читатель помнит, в последнее майское воскресенье.
На следующий день директор по кадрам Филипп Летурно сидел в конторе фабрики в своем служебном кабинете и читал "Историю русской революции", написанную троцкистом; Филипп сначала усматривал в этой книге благожелательное отношение к Советскому Союзу, ибо, как и большинство молодежи его круга, был круглым невеждой в вопросах современной истории. Но в тот день он задался вопросом, к чему же клонит автор книги, и как раз в минуту его раздумья раздался телефонный звонок. Как известно, у Филиппа Летурно не было друзей в Клюзо, не было их у него ни в Лионе, ни в Париже, где он жил прежде, - имелись только приятели, с которыми он встречался в барах и по большей части знаком был с ними через Натали; они позабыли о Филиппе, как только его услали в Клюзо.