Бомба для графини
Шрифт:
– Да ведь это же настоящее иезуитство! – всплеснула руками Мария Григорьевна. – Как так можно? Какая жестокость!
– Это жизнь, со всеми своими неприглядными сторонами, – возразила Загряжская.
– И что? Вы думаете, что он сможет осудить таких, как мой сын, тех, кого даже не было в столице во время восстания? – испугалась Софья Алексеевна.
– Я не знаю, дорогая, – вздохнула Загряжская, – но помочь тебе встретиться со Сперанским не могу – он нигде не бывает. А вот с командиром сына ты поговоришь. Я знаю, что он сегодня должен был приехать к Кочубею, и попросила зятя привести этого Горчакова ко мне. Пусть
Радость окрасила румянцем бледные щеки Софьи Алексеевны.
– Ах, тётя Натали, а я и не догадалась. Какая прекрасная идея!
– Погоди радоваться, будешь меня хвалить, когда что-нибудь получится, – отозвалась Загряжская.
Громкий стук прервал их разговор. В дверях сначала появился сам Виктор Павлович Кочубей – высокий, всё ещё стройный, с красиво седеющей головой, а за ним вошёл очень рослый шатен в белом мундире кавалергарда.
– Маман, выполняю вашу просьбу и представляю вам князя Платона Сергеевича Горчакова, командира лейб-гвардии Кавалергардского полка, – объявил Кочубей. Заметив, что тёща в комнате не одна, и узнав приехавших дам, воскликнул: – Софи, Мария Григорьевна, добро пожаловать! Позвольте мне и вас познакомить с Платоном Сергеевичем.
Он назвал гостю имена обеих женщин и вопросительно глянул на Загряжскую, ожидая подсказки, что делать дальше. Старушка поднялась с кресла. Уцепилась за руку зятя и попросила:
– Отведи меня, голубчик, в гостиную, там, наверно, уже новые колоды разложили. Мою подругу тоже не забудь, предложи ей другую руку, а то как бы мы с ней не попадали – года наши уж больно сильно нас к земле тянут.
Она бросила острый взгляд на Румянцеву, и та с готовностью поднялась. Хозяин дома вывел старушек из комнаты, и Софья Алексеевна осталась наедине с гостем. Тот, казалось, слегка растерялся. Огляделся по сторонам. Предложил:
– Позвольте, сударыня, проводить и вас. Я, правда, не знаю, куда идти, но надеюсь, что это недалеко.
– Прошу, уделите мне пару минут. Я не задержу вас надолго, а потом покажу, где находится гостиная.
– Охотно…
Кавалергард выглядел удивлённым. Графиня собралась с духом и призналась:
– Вы, наверное, не поняли, но я – мать Владимира Чернышёва. Мой сын служит под вашим началом. Я приехала в столицу, чтобы помочь своему ребёнку. Когда произошли эти печальные события, Владимир был в Москве. Он не участвовал в восстании. Помогите мне донести эту простую истину до тех, кто занимается делом арестованных, тогда мой сын выйдет на свободу и вернётся домой.
Горчаков молчал. По мере того как Софья Алексеевна говорила, он всё сильнее мрачнел, и графине даже показалось, что лицо её визави превратилось в маску скорби. Впрочем, его ответ не заставил себя ждать:
– К сожалению, я не тот человек, слова которого будут полезными. Единственное, могу подсказать, что всем в комиссии заправляет ваш дальний родственник – Чернышёв. По крайней мере, свидание с арестованными нужно просить у него. Надеюсь, что вам он не откажет. Ну а теперь позвольте откланяться. Передайте мои извинения мадам Загряжской, а с Виктором Павловичем я свои дела уже завершил.
Горчаков поклонился остолбеневшей Софье Алексеевне и вышел.
«Вот и началось, – поняла графиня. – Теперь так будут поступать все без исключения. Никто помогать не станет». Она добрела до гостиной, где в двух словах
– Надо же! Горчаков кажется приличным человеком, а сам – обычный трус, – с горечью заметила Румянцева.
– Я не могу осуждать его, тётя. Боюсь, что в столице найдётся мало желающих помочь бедным офицерам, виновным лишь в том, что они были по-юношески наивны.
Сил у Софьи Алексеевны больше не осталось. Она хотела одного – уехать домой. В гостиную вернули Надин, и расстроенные женщины тут же уехали. В молчании добрались они до особняка Марии Григорьевны. Старая графиня сошла, а остальные уехали к себе – на Английскую набережную. Румянцева специально отпустила их. Хотела побыть одна. Подумать. Почему-то ей казалось, что князь Платон не сам так решил, а действует по указке Чернышёва. Вроде бы Горчаков выглядел достойно. Чем же его так зацепили, если князь Платон забыл о порядочности и чести? Да если рассказать о таком поступке в свете, все перестанут его принимать!.. Или не перестанут? Вдруг сочтут его поведение разумным?.. Старая графиня огорчённо вздохнула, и Бунич, развлекавший её рассказом о последнем маскараде, замолчал, а потом и вовсе развёл руками:
– Сдаюсь, драгоценнейшая Мария Григорьевна. Сегодня моё остроумие не находит отклика в вашей душе. Не стану надоедать. Вижу, что вы сильно озабочены. Иди я вдруг могу чем-нибудь помочь?
– А ты знаешь, дружок, ведь и впрямь можешь. Напомни мне, наша с тобой соседка Катя Обольянинова не за князя ли Горчакова замуж вышла?
– Да, за него. С чего это вы про неё вспомнили?
– Да, похоже, я с её сынком нынче познакомилась, – поморщилась Румянцева. – Редкостным поганцем оказался этот князь Платон.
– Ну а чему же вы удивляетесь? Какова семья – таков и сын. Если в этом семействе не было ни чести, ни совести, какими могли вырасти дети? Припомните, чем кончилось замужество нашей соседки!
– А-а-а! Действительно… – протянула старая графиня, вспомнив уже подзабытую историю, некогда всколыхнувшую обе столицы. – И как же я об этом запамятовала? Если бы знала, не стала бы совсем с Горчаковым дела иметь. Спасибо, что раскрыл мне глаза. Надо же, и впрямь яблоко от яблони… Впрочем, может, я и ошибаюсь. Чужая душа – потёмки…
Глава девятая. Платон Горчаков
Душа изнывала от боли. Жить не хотелось… Платон закрыл глаза и мысленно досчитал до десяти. Тихо кашлянул – попробовал голос. Вроде получается. Можно говорить.
Он запахнул полость в санях и велел трогать. Как выбросить всё из головы? Как всё забыть?.. Милая дама – мать его подчинённого Владимира Чернышёва – не поверила ни одному его слову. Наоборот, посчитала командира кавалергардов обычным трусом. А ведь Платон сказал ей истинную правду. Его заступничество не помогло бы её сыну. Князь Горчаков уже обошёл всех влиятельных людей столицы и знал, какими будут ответы. Он уже просил за арестованного – собственного младшего брата. Борис оказался в одной лодке и с сыном этой дамы, и со всеми остальными вольными или невольными участниками декабрьского восстания. Платон уже говорил со Сперанским, с Бенкендорфом и с Чернышёвым, за этим же он приезжал и к Кочубею – ходили упорные слухи, что новый царь уже предложил Виктору Павловичу вернуться к делам.