Бомба для пpедседателя

Семенов Юлиан

– Спасибо.

– Представьтесь, пожалуйста...

– Исаев Максим Максимович... К этому имени я больше всего привык.

– Русский?

– Я советский гражданин...

– Вы пришли ко мне как частное лицо или как представитель государства?

– Я готов выступить в обоих этих качествах... Я как-то не приучен разделять эти понятия.

– Вы меня интересуете лишь как частное лицо... Если вы представитель государства, извольте обратиться ко мне официально...

– Хорошо. Уговорились. Я - частное лицо...

– Значит, вы готовы

дать свидетельские показания?

– Бесспорно.

– Почему вы пришли ко мне в это странное время?

– Потому, что приди я к вам завтра в прокуратуру, я был бы арестован у вас. А поскольку вы бы рассматривали документы, которые я сейчас вам принес, вы были бы скомпрометированы связью с красным... Айсман через Гельтоффа вручил мне эти фальшивки - их можно опровергнуть в пять минут... А вот это опровергнуть нельзя - это записка Кочева, которую он оставил для меня в отеле за три дня до своего исчезновения.

– Вы говорите, как настоящий немец...

– Я долго жил в Германии.

Берг помолчал, рассматривая ночного посетителя, а потом спросил:

– Что вы делали здесь?

– Я работал у Шелленберга... Вместе с Гельтоффом и Айсманом.

Заметив, как сузились глаза Берга, Исаев протянул ему паспорт и портмоне.

– Здесь награды, полученные мною от Франции, Югославии, Польши, Норвегии.

– Вы понимаете, естественно, что наш с вами разговор сейчас невозможен?
– спросил Берг, возвращая Исаеву его документы.
– Если кто-либо узнает о вашем странном визите, сомнут не меня - я этого не боюсь, - сомнут то дело, которое я веду.

– О моем визите не узнают. Я сделал так, чтобы меня ждали у вас завтра утром в прокуратуре. Я звонил вашему секретарю... как Штирлиц... Если вы сейчас откажетесь выслушать меня, вы лишитесь ряда материалов, которые вам будут необходимы. Мне казалось, что вы не относитесь к нам как к прокаженным и не считаете каждого приехавшего из Москвы агентом разведки. В конце концов, вам мешают те же самые люди, которые являются и нашими противниками...

– Ну, это я слышал, господин Исаев... Это пропаганда, не имеющая отношения к правосудию.

– А то, что я дал Павлу Кочеву тему для диссертации <Концерн Дорнброка>, это имеет отношение к правосудию? Или сие тоже пропаганда?

Берг пожевал губами, несколько раз тяжело поднял глаза на Исаева, ответил наконец:

– Чем вы это докажете?

– Я продиктую вам день, месяц и год, когда это было записано в решении нашего ученого совета. Я назову вам серию статей, опубликованных Кочевым в Болгарии, Советском Союзе и ГДР.

– Пришлите мне эти данные по почте, господин Исаев.

– Но я пришел к вам не с этим. Я пришел к вам с конкретным планом действий.

– Благодарю вас, у меня есть свой план действий.

– Я не навязываю вам свои предложения. Я считаю нужным рассказать вам то, что мне известно.

– Вы не можете судить, господин Исаев, о том, какими данными я располагаю. Об этом могу судить только я. Один.

– Послушайте, господин Берг. Меня никто не уполномочивал заниматься делом Кочева,

поверьте мне... Убежден, что его делом занимаются иные люди, которые не стали бы приходить ночью в дом прокурора... Неужели предубеждение, простительное мещанину, помешает вам выслушать меня? Постарайтесь понять: я с самого начала не верил в бегство Кочева. С самого начала. Я достаточно хорошо знаю этого парня.

– Каким образом вы очутились в Западном Берлине?

– Я здесь по приглашению Института социологии.

Берг внезапно вспомнил показания профессора Пфейфера: когда тот рассказывал о беседе с исчезнувшим красным, он назвал фамилию русского ученого, руководившего научной работой Кочева. Все люди, проходившие по этому делу, были выписаны у Берга, а листочки хранились дома, в сейфе.

– Ваша фамилия Исаев?

– Да.

– Присядьте, пожалуйста, здесь. Сейчас я вернусь.

<Он думает меня попугать, - понял Исаев.
– Решит, что я убегу, потому что подумаю, будто он звонит в полицию. А между прочим, если он позвонит в полицию, придется бежать. Как хромой кляче. Иначе делать нечего. Он сломает мне весь план. Пока все шло так, как хотел я... Пока я все делал верно. Я верно рассчитал, уехав днем в Берлин... Мои <друзья>– и Холтофф и Айсман - не могут смотреть за мной в столице, они сильны только здесь, в западных секторах. Я пришел сюда чистым, они не ждали меня ночью. Зачем им было ждать меня ночью? Они убеждены, что я заглотал наживу Холтоффа, я это сыграл достаточно убедительно... Очень будет обидно, если Берг позвонит в полицию. Это будет - прямо скажем - полный скандал... Неужели он слепой дурак? Неужели жизнь их так ничему и не научила?>

Через несколько минут Берг распахнул дверь кабинета.

– Войдите, - сказал он.
– Я не звонил в полицию и не играл на ваших нервах. Я проверял вашу фамилию по моему досье. Ну, допустим, я вам верю. Допустим, вы действительно...

Исаев перебил его:

– Стоп! Давайте уйдем отсюда. Вам вполне могли всадить аппаратуру. И это никому не нужно, если наш разговор запишут. Пойдемте в ту комнату, где нет телефона! Там будет спокойнее...

8

В шесть часов утра Берг приехал к генералу Шорнбаху. Горничной, открывшей двери, он сказал:

– Не будите госпожу, но попросите срочно выйти ко мне генерала...

– Я не знаю... Так рано... Он спросит, кто вы, мой господин?

– Вы ему скажете - старый друг. Очень старый друг. Он выйдет.

Берг в свое время требовал для генерала пожизненного заключения; генералу дали семь лет, но освободился он спустя два года с помощью людей из концерна <Хехст>, который стал преемником декартелизованного <И. Г. Фарбен>. Потом <Хехст>, связанный с военной промышленностью, выдвинул Шорнбаха в военную разведку: необходимо было знать армейскую конъюнктуру. Сейчас Шорнбах - вот уже пять лет, - сидел <под крышей> политической разведки в западноберлинском <бундесхаузе>, и его интересы, соединявшие армию и <Хехст>, входили в конкретное противоречие с интересами Дорнброка - чем дальше, тем сильней и заметней.