Бомба для пpедседателя
Шрифт:
Лима, который заявил, что <Дорнброк К. Г.> готов в самый короткий
срок вторично провести монтаж и испытание Н-бомбы, а затем приступить
к опробыванию средств доставки и управления. Генерал, выразив
удовлетворение сотрудничеством, отметил, что наш концерн точно
выполнил взятые на себя обязательства, однако, как мы и предполагали,
он добавил, что его не может далее устраивать положение, при котором
всего лишь трое ученых из Гонконга и Пекина принимают участие в
теоретической разработке и математических расчетах, в то время как с
нашей стороны работает двадцать девять специалистов. Я рассчитывал,
что г-н Дорнброк-сын внесет то компромиссное предложение, которое
было санкционировано группой Н в совете наблюдателей
(Я был убежден после встреч с м-ром Лимом, что наше компромиссное
предложение о расширении количества ученых в разработке и расчетах
Н-оружия с трех до одиннадцати человек устроит наших контрагентов при
условии, что мы передадим две бомбы из пяти, которые предполагается
произвести в следующем году, в распоряжение лиц, стоящих в Гонконге и
Пекине за министром Лимом, для охраны своих национальных границ в
случае вторжения противника.) Однако неожиданно для меня и для м-ра
Лима, сносившегося накануне с д-ром Бауэром, г-н Дорнброк-сын
отказался подписать протокол, который бы давал санкцию на увеличение
количества ученых в совместной работе над Н-оружием. Генерал задал
вопрос: <Является ли эта точка зрения личным мнением г-на Дорнброка,
или же это мнение большинства членов наблюдательного совета
концерна?> Г-н Дорнброк в резкой форме ответил, что <наш концерн
является семейным концерном и мнение большинства утверждается или
опротестовывается отцом. Впрочем, без моего согласия, - добавил он,
окончательное решение любого вопроса невозможно>. Генерал поставил
вопрос в иной плоскости. <Следовательно, - заметил он, - дальнейшее
продолжение переговоров вам представляется нецелесообразным?> Я ждал,
что Дорнброк-сын решится на проведение оправданно жесткого курса - по
всему было видно, что генерал согласится на наш приоритет в
дальнейших теоретических поисках и вопрос будет стоять лишь о
передаче финансистам Гонконга и Пекина двух или трех бомб. Однако г-н
Дорнброк-сын ответил в том смысле, что дальнейшие переговоры
бесполезны. Собеседники были явно обескуражены таким поворотом
событий, неожиданным как для меня, так и для м-ра Лима, поставленного
в крайне затруднительное положение. Таким образом, переговоры
прерваны, и ответственность за срыв переговоров лежит на нашей
стороне. Мы будем вынуждены удовлетворить все претензии по
неустойкам, которые предъявят нам м-р Лим и те господа, с которыми он
сотрудничает. Жду указаний.
15 часов 52 минуты. Аусбург>.
Ваггер высадил Люса за два квартала до университетского клуба.
– Присмотритесь к Уолтер-Брайтону, - посоветовал Ваггер, - вы с ним все время пикируетесь, а старик совсем не так уж плох. Звоните завтра, быть может, придут известия для вас...
5
Люс взглянул на часы, вспомнив о встрече с Хоа. Он засиделся в университетском клубе профессоров. Все-таки Уолтер-Брайтон был надоедливым собеседником.
Ваггер привез Люса в клуб потому, что Ганс Дорнброк дважды был здесь. Спрашивать о Дорнброке в открытую Люс не хотел. Он вообще никому, кроме Ваггера, не говорил о цели своей поездки. <Отдыхаю, смотрю мир, я раньше не был в Азии, это восхитительно - какой резервуар людских и промышленных мощностей; да, контрасты поражают, здесь бы снимать ленты о колониализме не нужны декорации, картина могла бы получиться отменной, обязательно черно-белой, поскольку противоречия разительны, а сшибка добра и зла яростна - только черно-белое кино, только!> Он исподволь подходил к интересующему его вопросу, после долгих часов бесполезных, как ему казалось, словопрений. Порой Люс выключался, особенно если собеседник был нуден и неинтересен; Люс лишь кивал головой, а сам анализировал те факты, которые ему удавалось собрать за день. Пока что с фактами дело обстояло плохо. Он пошел на риск: попросил Джейн узнать у своих приятелей, как здесь проводил время Дорнброк. Он поначалу не хотел этого делать, но Ваггер ему сказал что женщина эта странная, но честная, он имел возможность дважды убедиться в ее порядочности. <Не
Люс закурил и заставил себя вернуться к беседе: профессор Уолтер-Брайтон продолжал свой часовой монолог о функциональной роли закономерности в истории прогресса.
– Профессор, не надо гневить бога!– Люс поморщился.– О какой закономерности вы говорите?! Неужели прошлая война была закономерна? Или то, что сейчас делается во Вьетнаме? Неужели закономерны нацисты у меня дома? Неужели голод, фашизм, дикость, бомбежки угодны закономерности, запрограммированной - через наши гены - неким высшим разумом?!
Уолтер-Брайтон попросил себе еще стакан пива, отхлебнул глоток и сказал:
– Наше с вами мышление разнится в способе, но едино в выводе. Мы идем разными путями к единственно верному доказательству, закрепленному формулой. Я готов подстроиться к вашему способу мышления. Более того, я разовью этот ваш способ... Видите, я не называю методом то, что обязан называть методом, а, подстраиваясь к вам с самого начала, называю это способом... Это то же, что эсперимент называть опытом. В этом громадная разница - эксперимент и опыт... Итак, я продолжаю вашу мысль: <Профессор Уолтер-Брайтон, о какой закономерности вы говорите!>
– Это уже было...– сказал Люс.– Это мой метод, а не ваш способ...
– Всегда считал немцев выдержанной в отличие от нас, американцев, нацией...
– Простите. Умолкаю.
– Только не навсегда, - заметил Уолтер-Брайтон и продолжал: - Так вот, после того, что уже было вами сказано, я стану говорить за вас то, чего вы еще не говорили... Не успели сказать - уговоримся считать так... Эйнштейн ведь начал свою теорию с вольного допуска: <Предположим, есть бог...> Так чего же не договорил Люс, разбивая доводы Брайтона? <Какая, к черту, закономерность, - не договорил мистер Люс.– Не далее как месяц назад взорвали бомбу. Все было подчинено этому взрыву, даже расчеты прогнозов в гидрометеорологическом центре: синоптики считали, что ветра не будет и облако уйдет вверх, к низким слоям атмосферы, а потом воздушные потоки рассеют радиоактивные осадки в безлюдных районах океана. Но случилось непредвиденное: воздушные потоки, зародившиеся за три часа до взрыва бомбы где-то около Гренландии, переместились в Азию и со стремительной, невероятной, непредугадываемой скоростью понесли облако к густонаселенным районам, и десятки не родившихся еще гениев, а подчас и незачатых были убиты волею случая... Непредвиденные потоки воздуха, которые пока бесконтрольны и неуправляемы, смогли убить двух Моцартов, которые родились бы в начале следующего века, одного Ганди, которому в момент смерти было семь минут, и он умер, потому что облако прошло над нашим городом (я сам наблюдал его движение). Резерфорда, который сосал материнскую грудь в Гонконге, и Христа, который играл в пряталки со своей сестрой в Маниле. Она, его сестра, останется в живых, потому что случилось глупое чудо: он облучился, а она нет... Вообще-то, первыми гибнут талантливые - это закон, увы... Следовательно, - должен продолжать мой друг Люс, - одно облако, рожденное одним взрывом ядерной бомбы, уже убило семь человек, искалечило сорок и убьет в течение ближайших трех лет еще человек двести - триста, по самым грубым подсчетам... О какой же закономерности развития вы тут болтали, американец?!> Но американец вам ответил, - сказал Уолтер-Брайтон, - это уже я говорю, - пояснил он, закономерность всегда рождается случайностью; всякая случайность обязательно выражает какую-то закономерность. Ньютон случайно посмотрел на яблоню и вывел закон земного притяжения. Но ведь он не случайно смотрел на яблоню - дурак смотрит на нее чаще, чем гений; он попросту размышлял, и все его душевные и физические порывы были предопределены заранее рассчитанной программой научного подвига, лишь поэтому фиксация случайного сделалась первоосновой закона, определяющего бытие...